Клаудиа, или Дети Испании - [235]

Он крепко прижал ее к груди.

— Да, новый командующий действительно прислал ко мне парламентера, но… с предложением сдаться…

У Клаудии перехватило дыхание.

— И… что ты ответил? — прошептала она, боясь любого ответа.

Лицо Аланхэ на секунду исказила гримаса ледяного презрения.

— Я всего лишь попросил передать сеньору маршалу, что взятие Сарагосы сделало бы ему великую честь, если бы он добился этого в открытом бою, а не с помощью бесконечной бомбардировки.

И в тот же миг дьявольская буря вновь заревела над городом.

* * *

Весь следующий день французские пушки превращали «нерушимую твердыню Сарагосы» в развалины. Потом пушки почему-то вдруг смолкли, и, воспользовавшись этим относительным затишьем, Аланхэ опубликовал в городской Газете распоряжение, согласно которому все жители города должны были явиться на редуты с кирками и лопатами. Однако когда народ бросился латать бесконечные бреши в обороне, французская артиллерия неожиданно ожила вновь, буквально в упор расстреливая их самих и результаты их усилий. Но сарагосцы, не обращая внимания на убийственный огонь, все же принялись восстанавливать брустверы и затыкать щели. Испанские солдаты, как могли, прикрывали работающих своим огнем. Однако французские пушки, пододвигаемые все ближе и ближе к городу, почти тут же сводили на нет усилия горожан, и скоро всем стала ясна бесплодность этой работы, только уносившей все новые и новые жизни. И все меньше и меньше находилось смельчаков, желающих идти на верную смерть по сути лишь для того, чтобы заменить в заграждениях мешки с землей и шерстью и битый кирпич своими собственными телами.

И тогда появился неумолимый и неутомимый дух города, безногий весельчак Локвакс, Грохнув своими деревяшками, как воеными литаврами, старик пронзительно закричал:

— Да не бывать тому, чтобы мы оставили этим лягушатникам Нерушимую твердыню святой владычицы нашей дель Пилар! — и с этими словами проворно ринулся через мост прямо навстречу убийственному огню французской артиллерии, словно под теплый летний дождь. — Вперед, вперед, дети мои! Помните, Сарагоса не сдается! Patria o Muerte! — кричал он, едва не пританцовывая на своей неизменной тележке, изрешеченной шальными пулями. И выражение полного отчаяния непостижимым образом сменилось на людских лицах забытым воодушевлением, и вот за своим любимцем, сначала медленно, словно не веря себе, а затем все быстрее и быстрее побежали сотни защитников.

А старый веселый безногий Локвакс, казалось, забыв обо всем на свете, летел впереди всех, продолжая выкрикивать с юношеским задором, так, как он, должно быть, кричал и перед русскими пушками:

— Вперед, дети мои! Мы все умрем, но не сдадимся! С нами Бог и пресвятая дева дель Пилар! Да здравствует наш Желанный король Ферди…

Но не успел старик закончить последнего слова, как бегущие увидели слепящий свет, и вместо веселого неуязвимого Локвакса в воздух взлетел вихрь из кусков плоти и щепок. Возглас ужаса прокатился по уже перебежавшим мост сарагосцам и мощной волной улетел в город. Казалось, вся Сарагоса вдруг всколыхнулась одним мощным дыханием и на мгновение затихла, стеклянными глазами тысяч мертвецов уставившись в разверстое и пустое небо.

«Неужели Бог нас покинул?» — застучало в мозгу у многих, и многие побежали с давно уже превратившихся в развалины позиций под градом французских ядер, падавших теперь отовсюду. Французские саперы так плотно обкопали редут дель Пилар со всех сторон, что пушки стояли теперь едва ли не в ста шагах от позиций обороняющихся.

И тогда Аланхэ решился на последнее. Он приказал заминировать редут и мост и, оставив их в момент штурма, взорвать, когда туда войдут французы.

Лишь небольшая группа добровольцев осталась защищать укрепление, чтобы имитировать его оборону до последней возможности.

Скрепя сердце, сорвали солдаты доску с надписью «Нерушимая твердыня владычицы нашей…» и ушли, чтобы закрепиться за рекой Уэрвой на второй линии обороны, пока еще не разрушенной вражеской артиллерией.

На следующий день небольшой гарнизон редута держался из последних сил, но к вечеру французы овладели и предмостными укреплениями дель Пилар и редутом Сан Хосе. Когда воодушевленные этим неожиданным успехом, они ринулись к мосту, сарагосские саперы подвели фитили, и мост взлетел на воздух вместе со множеством разлетевшихся во все стороны лягушатников. Вопль восторга вырвался у защитников, однако все с досадой поморщились, когда гораздо мощнее, чем даже предполагалось, взорвавшийся вслед за этим редут не причинил наступавшим практически никакого вреда.??? Один только Аланхэ знал истинную причину этого. И когда он вскоре увидел, с каким стеклянным взглядом идет Педро, бережно прижав к груди голову безногого и совершенно не обращая внимания на залитый кровью лейтенантский мундир, он вдруг с сожалением подумал, что, наверное, напрасно не остановил Локвакса. Однако, глядя, как Педро медленно удаляется в направлении кладбища Лас Эрас, дон Гарсия вдруг отчетливо понял, что теперь он не сможет остановить уже ничего…

Глава девятая. Chair a canon [171]

Положение в городе ухудшалось теперь даже не по дням, а по часам. Уже были заняты все предместья, и их жители, со стенаниями и плачем, бродили по центральным улицам, не имея ни угла, ни пищи. Уже стояли в развалинах монастыри, и в них, на голых камнях корчились в последних муках умиравшие от ран солдаты. Теперь уже не только не было речи ни о каком госпитале, но просто-напросто не хватало и рук, которые могли бы помочь нуждающимся. Наскоро переделанные под перевязочные пункты дома были переполнены. И потому многие раненые просто лежали и ждали смерти, так же как и те, которым уже не могло более помочь ничто — заболевшие страшной болезнью, в несколько дней уносящей их в мир теней.