Клаудиа, или Дети Испании - [222]

Дон Рамирес не стал утешать сына и что-либо объяснять ему, хотя чуткой отцовской душой прекрасно понимал его состояние. Просто он отвел его в сторону и сказал.

— Послушай, Игнасио, мой мальчик, надо нам с тобой идти в город, к своим.

— Но как же..?

— Нет, Эмпесинадо и не думает туда прорываться. И он прав: это ни к чему. Они — свободные волки и не смогут воевать под жестким командованием. Я думаю, ты меня понимаешь?

— Да, отец. Но не убегать же нам, как предателям.

— Нет, конечно. Я поговорю с Эмпесинадо. Думаю, он уже и сам прекрасно понял, что никакие совместные действия с осажденными все равно невозможны. Слишком мелко его подразделение.

— Да, на них нельзя и положиться, — вдруг в какой-то глубокой задумчивости сказал мальчик.

Дон Рамирес серьезно посмотрел на сына, но ничего не сказал, а только решительно закончил:

— Итак, решено, — и пошел в направлении шалаша Хуана.

Хуан, видя в доне Рамиресе своего основного помощника по тактике, долго категорически не хотел отпускать его, но, в конце концов, понял, что тот все равно так или иначе уйдет к своей любимой Клаудии — и махнул рукой. Кроме того, в уходе старика было для него и некоторое преимущество; отныне никто уже не будет здесь более сдерживать его железную волю.

На прощание Хуан сунул Игнасио крошечный сверток.

— Отдашь Педро. Сплавляться начинайте не ближе, чем в нескольких лигах от города. И еще засветло. Ну, желаю удачи, — почти равнодушно закончил он и ушел, не оборачиваясь.

Дон Рамирес задумчиво поглядел ему вслед.

— Да-а-а… — протянул он, а затем неожиданно добавил: — А ты знаешь, что на знаменах Бонапарта изображен орел?

— Нет, — рассеянно ответил Игнасио, будучи все еще не в силах оторвать глаз от широких прямых плеч Хуана. Все-таки в этой уходящей фигуре была, кроме бесконечной решительности, жесткости и сознания своей неколебимой правоты, еще и какая-то печаль, причины которой мальчик понять не мог.

— И это потому, что прозорливость его орлиная, — продолжал, между тем, дон Рамирес. — Он поднимается высоко в поднебесье и видит оттуда все, что недоступно простым смертным. Он действительно великий полководец. — Игнасио, наконец, оторвался от опушки леса, где скрылся Хуан, и удивленно взглянул на отца. — Но он орел, а мы, сынок, сильны хитростью мелких пернатых хищников. Мы ведем ночную жизнь, мы на крыше, на горном уступе, на зубце башни, в чаще — и, выследив любую жертву, мы побеждаем ее. Эмпесинадо — великий герильяс. И орел, в конце концов, проиграет сове.

Через несколько часов оба легли в лодку там, где с Эбро сливается горный Халон, и пустились вниз по течению, призывая себе в подмогу небеса и святую деву дель Пилар.

Глава седьмая. Артиллеристка

Аланхэ прекрасно понимал, что большое скопление молодых здоровых мужчин в замкнутом пространстве города очень быстро может обернуться для всех своей неприятной стороной. Время теперь работало на врага, а посему ожидать оставалось только голода и поражения. Дабы не допустить множества негативных явлений, хунта, руководившая обороной города, согласилась готовить и устраивать дерзкие вылазки. Да и вообще, преступно давать противнику спокойно проводить подготовительные осадные работы, а, кроме того, полезно трепать ему нервы и сокращать его численность.

Первую вылазку с азартом и рвением принялся готовить заместитель Аланхэ, генерал Реновалес, руководивший обороной редута Сан Хосе. Его солдаты вырубили оливковую рощу, мешавшую их маневру, и двадцать четвертого декабря произвели неожиданное нападение на проводящего земляные работы неприятеля. Вылазка удалась на славу. Было убито много французов, застигнутых врасплох, взято немало ружей, а также большое количество лопат и кирок.

На следующий день, воодушевленный этим успехом, сделал вылазку генерал О’Нейл с волонтерами Уэски и Арагона. Французы вновь были застигнуты врасплох, и сарагосцы опять вернулись с большой добычей, положив немало неприятельских солдат.

Тем не менее, с третьей вылазкой решили не торопиться, а подготовить ее более тщательно и провести сразу по нескольким направлениям. Исполнение было назначено на тридцать первое декабря. Генерал-капитан очень надеялся на возвращение к этому времени Игнасио. Однако Игнасио к этому времени так и не появился.

Тридцать первого декабря утром волонтеры из Уэски, гренадеры Аланхэ, и валлонские гвардейцы неожиданно ударили в направлении высоты Торреро и дороги на Валенсию по проводившим днем и ночью осадные работы французам и прикрывавшему их батальону. Почти одновременно с ними чуть восточнее ударил по правому флангу атакованных французов генерал Реновалес. Как только им удалось уничтожить французских саперов и сбить батальон прикрытия, через западные ворота Санчо и дель Партильо по Мадридскому тракту ударила конница бригадира[161] Бутрона. Кавалерия неслась по тракту, сметая все на своем пути, сбивая французских пехотинцев, оборонявших этот рубеж, и гоня их в направлении высоты Торреро.

В результате оба сбитых практически одновременными фланговыми ударами французских пехотных батальона при отступлении натолкнулись друг на друга, из-за чего произошло неизбежное замешательство, быстро переросшее в полный хаос, в котором кавалерия испанцев хозяйничала практически безнаказанно. Убегавшие от кавалерии натыкались на штыки и пули гренадеров и егерей, а спасавшиеся от последних попадали под копыта и сабли кавалерии.