Клаудиа, или Дети Испании - [214]

С аспидного неба шел редкий, сухой и тихий снег. Стрельба прекратилась, и дону Гарсии на какое-то мгновение показалось, что эти краткие часы тишины превратились в бесконечный покой, а снег падал с небес так, будто настал последний день для всех еще живых и уже мертвых, обещая скоро все превратить в ничто. Над городом темнели испещренные выбоинками от пролетевших столетий башни, и где-то пронзительно кричало воронье. Но вдруг среди их многоголосого крика тонкий музыкальный слух графа выделил один голос, почти человеческий в своей пронзительной тоске. Голос надрывался где-то впереди, то поджидая, то улетая вперед, и ему начинало мерещиться, будто он идет именно на этот странный голос. Аланхэ не заметил, как вошел в северные ворота кладбища, и очнулся лишь от неожиданно наступившей полной тишины. Из-за лохматых туч показался острый край полумесяца, и все вокруг засеребрилось и заблистало неверным дрожащим светом. Темнел мрамор надгробий, сверкали кресты, и дон Гарсия вдруг явственно ощутил, что он здесь не один. Передернув плечами, словно стряхивая с себя то неприятное чувство, которое охватывает любого человека на ночном кладбище, он отступил в тень старой усыпальницы, прижался к проржавевшим решеткам ограды и застыл в ожидании. Действительно не прошло и пары минут, как где-то неподалеку он различил торопливый шепот:

— …другого выхода все равно нет. А я знаю тут каждую щелочку, каждый выбитый кирпич…

— Интересно откуда? — прервал его второй приглушенный голос, судя по тембру тоже принадлежавший какому-то молодому человеку.

— Ты думаешь, я потерял даром эти два, нет, почти три дня? Отец показал мне все еще в первый же день, а потом я ползал тут, пока шла заваруха на редутах. Тут, кстати, было совершенно спокойно. Обстановку в городе я знаю отлично, и я их быстро найду и все расскажу им, отец мне поможет. А главное, мы сможем установить постоянную связь…

Услышанное бросило Аланхэ в холодный пот ярости. Среди них предатели!? В это верилось с трудом, но слишком хорошо слышал он эти странные речи. Остается только одно — убить немедленно обоих. Сделать это дону Гарсии, неизменно выходившему победителем на всех придворных турнирах, было нетрудно, тем более, учитывая внезапность нападения. Он беззвучно обнажил шпагу и осторожно вышел из тени. Затем, неслышно ступая по выпавшему снегу и прячась в тени памятников, подобрался почти вплотную к шептавшимся незнакомцам. Лицом к нему стоял юноша, почти мальчик, с растрепанными черными кудрями.

— Я все равно пойду, слышишь?! — запальчиво прошептал он, и Аланхэ невольно прикусил губу. Этого не может быть! Не во сне же он! Перед ним в грязном и уже местами прожженном костюме рядового горожанина стоял сын самого Князя мира. А рядом с мальчиком, спиной к Аланхэ, сидела на треснувшей могильной плите девушка в черном бархатном спенсере и простой холщовой юбке. — Я не для того обрел отца, чтобы сразу же потерять его! — уже почти срываясь в слезы, крикнул мальчик, и на этот раз Аланхэ не поверил уже не только глазам, но и ушам. «Что он говорит?! Вероятно, бедняга потерял рассудок во время Аранхуэсского бунта, — лихорадочно соображал дон Гарсия, до которого еще в Мадриде доходили смутные слухи о том, что Годой потерял при мятеже своего старшего сына. Но как он попал сюда? Неужели этот сумасшедший юнец оказался достойным отпрыском своего родителя, все продающего и все покупающего? О, проклятое наследство двора!» — Я ухожу, и не проси меня остаться, слышишь? — тем временем уже спокойней сказал мальчик, в ответ на что девушка поднялась и прижала к себе его взлохмаченную голову.

— Об одном только я прошу тебя, Игнасио: помни, что мы тоже обрели тебя не для того, чтобы потерять, — жарко прошептала она.

И тут уже сам дон Гарсия едва окончательно не лишился рассудка. От звуков этого голоса сознание его на мгновение помутилось, и чтобы не упасть он схватился рукой за торчавший рядом крест. Пустые ножны громко звякнули о металл.

— Кто там? — испуганно обернулась девушка, и это восклицание вернуло Аланхэ к реальности.

— Что вы здесь делаете, мадмуазель Женевьева де Салиньи? — почти с ужасом спросил граф.

— Ах, дон Гарсия… — с трудом выговорила Клаудиа и вспыхнула так, что румянец на ее щеках так и горел даже в полутьме.

— Что вы здесь делаете? — уже совсем жестко потребовал Аланхэ и прикрыл тяжелые веки, чтобы не видеть этого прекрасного лица, искаженного ложью. Француженка, шпионка… О, донья Хелечо! Ответа так и не было, и он устало, как человек, потерявший последнюю надежду, закончил. — Я вынужден арестовать вас обоих и отвести в Университет. — В здании университета содержались задержанные по каким-либо подозрениям и та жалкая кучка пленных, которых удалось оставить в живых — пленных сарагосцы не брали. — Отдайте имеющееся оружие и ступайте вперед.

Но мальчик вдруг проворно отпрыгнул за ближайшее надгробие, и в руке его блеснула дага. Он давно уже преисполнился какой-то тайной враждебности к этому надменному офицеру, всегда при встречах с мальчиком отчетливо изображавшему на своем лице презрение ко всему, что касалось Князя мира.