Клаудиа, или Дети Испании - [204]

Возбужденная толпа сарагосцев, заинтригованная сверх меры и объятая буйным весельем, окружила трех сияющих всадников, еще незнакомых, но уже принесших в город столько радости, и повалила следом. Через несколько минут перед мостом остались одни только караульные, все еще смеющиеся, но уже раздосадованные тем, что о новом сюрпризе Локвакса им придется узнать последними. Продолжая посмеиваться, они сами принялись строить догадки о том, кем же на самом деле являются трое этих молодых людей, но подходящего ответа так и не находили. Одно было ясно несомненно — они не виделись с Локваксом очень давно, скорее всего, с прошлого века.

А безногий тем временем вел возбужденную, пляшущую и поющую толпу за собой в одному ему ведомом направлении и все продолжал возбужденно восклицать:

— Какой сюрприз! Какой сюрприз, тысяча чертей им в задницу!

Но вот они приблизились к небольшому, стоящему неподалеку от собора дель Пилар, дому, в котором разместился, как знали горожане, руководящий обороной города генерал из Мадрида. Многие из толпы знали также, что сам генерал, который носил теперь чин генерал-капитана, то есть начальника военного округа, в этот час обходит укрепления и потому дома его нет, а в его квартире дожидается ночи, чтобы отправиться к герильясам другой любимец горожан и старый приятель Локвакса, которого все в городе звали просто Хосе Пейраса.

— Эй, дружище, хватит спать! А ну, выгляни-ка на порог, и я покажу тебе такое зрелище, что земля закачается у тебя под ногами! Эй, ты слышишь меня, дружище! Это старина Локвакс зовет тебя изо всех сил! — орал безногий, а толпа вокруг затаила дыхание, ожидая, что же произойдет теперь. Впрочем, некоторые уже начинали догадываться, что приятель Локвакса тоже хорошо знает вновь прибывших, и шепот пошедший по рядам уже приготовил всех к новому всплеску радости от встречи старых друзей после долгой разлуки.

И вот, наконец, на пороге появился явно оторванный от сна, но никак не выказывавший своего недовольства дон Хосе.

— Чего это ты раскричался, старый черт! Или забыл, что мне всю ночь придется ползать на брюхе..? — начал было отчитывать он своего приятеля, но вдруг обратил внимание на огромную толпу, заполонившую собой набережную до самого Эбро и с любопытством наблюдавшую за ним. Затем его взгляд старого военного выхватил в толпе трех незнакомых всадников, черты которых были уже с трудом различимы во все более сгущающихся сумерках. Кроме того, он только что вышел из освещенной несколькими свечами комнаты и теперь стоял в светлом пятне дверного проема. Дон Хосе еще раз попытался разглядеть трех конных молодых людей, полагая, что суматоха, скорей всего, связана именно с ними, но так ничего и не понял. А Локвакс бесновался вовсю.

— Посмотри, посмотри на них, старый хрыч, посмотри повнимательней. Неужели они никого тебе не напоминают?

Однако против всякого ожидания толпы приятель Локвакса вовсе не торопился пуститься в бурный пляс, а смотрел на вновь прибывших настороженно и едва ли не враждебно. Теперь, наоборот, застыли от изумления двое из всадников, и в следующий момент один из них вдруг лишился чувств. Толпа ахнула, едва успев подхватить падающего с коня юношу на руки и, расступившись, осторожно положить на землю. Произошло некоторое замешательство. Что это еще за сюрприз? Уж не шпионы ли и в самом деле эти молодцы, и не шумным ли разоблачением врага хотел порадовать сарагосцев безногий дух города? Локвакс от такой неожиданности, похоже, и сам несколько смутился и бросился было к лежащему на земле без чувств юноше, но над тем уже склонился тут же соскочивший с коня брат, и безногий только растерянно оглянулся вокруг.

Но третий всадник, которого уже все знали как Педро, не обратив никакого внимания на обморок товарища, слез с лошади и, словно слепой, подошел к стоящему в дверном проеме дону Хосе. И тогда в синих декабрьских сумерках все вокруг увидели, как этот только что прибывший в город незнакомец медленно и почтительно склонился перед стариком, и в тишине отчетливо прозвучало:

— Здравствуйте, дон Рамирес. Я — Педро Сьерпес, ваш верный и любящий слуга.

Толпа на набережной, окончательно переставшая что-либо понимать, продолжала ждать, с любопытством отметив, что, забыв о своем лишившемся чувств брате, с колен медленно поднялся другой юноша и с неподдельным интересом, если не с изумлением, остановил взгляд на все еще стоявшем в проеме двери Хосе Пейрасе.

— Педро, Перикито, как ты вырос, — у дона Рамиреса задрожали губы, и он, не стыдясь множества людей, вытер выступившие слезы. — А я, дорогой мой… я потерял всех…

— Нет, дон Рамирес, это мы потеряли вас, но теперь…

— Мы? — удивленно переспросил старик и с новым любопытством обратил взор на медленно приближавшегося к нему юношу, не отводившего от старика глаз.

Толпа, и без того наэлектризованная до предела, уже догадалась, что долгожданная развязка должна произойти именно во встрече дона Хосе и юноши, но в этот момент потерявший сознание всадник очнулся и, быстро вскочив на ноги, обогнал брата и бросился на шею к старику с отчаянным криком, от которого всех бросило в дрожь: