Класс коррекции - [27]

Однажды, после урока русского, я проходил мимо Юриной парты, и он потянул меня за рукав свитера. Я остановился. Юрка смотрел на меня снизу вверх, а Пашка с другой стороны парты наоборот — сверху вниз, и взгляд его не обещал ничего хорошего.

— Хочешь погреться? — почти заискивая, спросил Юра.

Я сразу понял, о чем он, и зло рассмеялся.

— Думаешь, земляника снова поспела? — спросил я. — Так у меня на нее аллергия. Или скучно без приключений?

— Чего это? — спросил Пашка, внимательно прислушивающийся к моим словам.

— Не злись, Антон, — сказал Юрка. — Я вправду не понимаю.

— Я думал, — честно сказал я. В конце концов, Юрка ни в чем не виноват и ничего мне плохого не сделал. — Я решил так: это для тех, кто в наш мир не вписался, но и гадостей никаких особых не сделал. Что-то вроде передержки, ну, гостиницы такой для собак и кошек. Комфортабельная такая гостиница с земляникой и фонтаном. И нечего тут злиться. Понимаешь?

— А ты?

— Я с этой стороны. Мой меч — здесь. Поэтому, когда я оказываюсь там, начинаются… ну, возмущения всякие…

Юрка долго молчал. Пашка почему-то тоже. Я начал медленно, не поворачиваясь, пятиться назад. Когда до двери оставалась пара шагов, Юрка разомкнул слипшиеся губы и спросил:

— Ты уже нашел здесь свой меч, Антон? Здесь ты его взял?

Я знал, что когда-нибудь он задаст мне этот вопрос. Знал еще до того, как Юрка появился в нашем классе. Про костыли, параллельный мир, землянику и черные холмики не догадывался, конечно, а вот про вопрос знал наверняка.

И ответа у меня на него не было.

Глава 20

В конце концов я тоже заболел гриппом и неделю лежал, отвернувшись носом к стене. Можно было читать или смотреть телевизор, но почему-то не хотелось, хотя и температура была не особенно большая. Мать заставляла меня трижды в день пить чай с малиной и медом. Меня от него с раннего детства тошнит, но каждый раз, когда я заболеваю, мать меня им поит. Потому что полезно. Может быть, я и болею так редко, потому что не выношу чай с малиной.

Маринка каждый день мне звонила и говорила по телефону, что задано. Однажды спросила: «Может, мне к тебе зайти?» Я представил, как лежу на кровати в футболке и тренировочных штанах, укрывшись до подбородка одеялом, а Маринка сидит посередине нашей заставленной мебелью комнаты, сложив руки на коленях. И мы с ней пытаемся о чем-то говорить…

— Спасибо, — сказал я. — Лучше не надо. Я, наверное, заразный. Вдруг я тебя заражу?

— Ну, как хочешь! — фыркнула Маринка. Кажется, она обиделась. Но что я-то мог поделать?

В тот же день ко мне зашел Мишаня. Моя мама его единственного из класса любит и всегда угощает чаем. Говорит, что остальные мои одноклассники — гопота, а Мишаня — приличный, потому что из еврейской семьи, и к тому же несчастный. Остальные, что ли, счастливые, думаю я, но с матерью уж давно не спорю. Хоть одного человека взглядом не сверлит, и то хорошо.

Мишаня принес мне тетради с конспектами по физике, биологии и географии, чтобы я их переписал. По коридору я провел Мишаню за руку, а в комнате он уже бывал, помнил, где что, и ни обо что ни разу не споткнулся. У него вообще-то память почти феноменальная. Наверное, в качестве компенсации развилась. В младших классах он стихи на память читал, пока учительница не остановит. А мы просили: еще! еще! — чтобы нас не спрашивали.

Пока мы болтали, я пролистал его тетради, чтоб посмотреть, много ли писать. И, честно сказать, обомлел. На всех полях, да и между строками, быстрой Мишаниной рукой были нарисованы хорошо известные мне девичьи профили и анфасы. Все вместе напоминало знаменитые рукописи Пушкина. Александра Сергеевича.

— Мишаня, ты что?! — потрясенно спросил я. — Ты ж все про нее знаешь…

— Про кого? — удивился Мишаня, заметил у меня в руках тетради и медленно покраснел. — Знаешь, Антон, вообще-то это тебя не касается… но… вот про нее-то я как раз ничего не знаю. Но узнаю обязательно!

— Мишаня, — осторожно спросил я, уже понимая, что опять вляпался во что-то непонятное. — А как ее зовут?

— Не знаю, в том-то и дело, — вздохнул Мишаня.

— А ты с ней хоть разговаривал?

— Один раз, — признался несчастный влюбленный. — Но издалека. Я здесь, она — там, — Мишаня указал куда-то вверх.

— Та-ак, — сказал я только для того, чтобы что-то сказать.

— В общем, — заторопился Мишаня. — Ты до понедельника все перепиши и мне отдашь. Ладно? И… Антон, я знаю, что ты и так не болтаешь, но… Не показывай никому тетради, хорошо?

— Разумеется, — кивнул я. — Как ты мог подумать?

— Да нет, я ничего… — смешался Мишаня и быстро засобирался домой.

Я проводил его до двери, вернулся в комнату, сел на кровать и почувствовал, что у меня снова поднимается упавшая было температура. Я раскрыл первую попавшуюся тетрадь, чтобы убедиться. Вдруг мне померещилось?… Нет, не померещилось.

Многочисленные портреты в Мишаниных тетрадях были портретами Стеши.

Я внимательно просмотрел все тетради. Теперь, кроме сходства, увидел и отличия. Стеша на портретах была как бы взрослее и живее настоящей Стеши. И кое-где она была изображена во весь рост, в пышном бальном платье. Я, да и никто другой никогда не видел Стешу в бальном платье. Мишаня, естественно, тоже. Фантазия художника? Или это все-таки какая-то другая девушка? Но почему они так похожи?! Нет ли у Стеши сестры?