Клан - моё государство 2. - [41]

– Посмотрим,- мрачновато процедил Евстефеев. Было видно, что он не в духе, и Сашка не стал задавать ему больше вопросов, переведя разговор в другое русло:

– Мужики, я займусь костром и ужином, а то мы сотню вёрст отмахали, мои архаровцы скоро подойдут, и если горячего не будет – не поздоровится,- и стал собирать сушняк для костра. Установил стояки, подвесил на перекладину чайник и котёл, данный Пешковым, и, пока закипала вода, срезав молоденькую лиственничку, отошёл к реке, где почти моментально надёргал десятка два хариусов, очистил их прямо в воде. Когда вернулся к костру, Потапов встретил его словами:

– Ничего, что я в котелок сало покрошил и картошки, но не солил? Рыбу вроде бы в последний момент кладут?

– Нормально,- кивнул Сашка, заглянув в котелок,- именно последней она и идёт. Я посолю, спасибо.

– Да, собственно, не за что.

Гунько, Евстефеев и Панфилов бродили по берегу, как по набережной Москва-реки, не имея чем себя занять. Мужик – психолог исчез из вида. Вездеход Пешкова уже не было слышно. Стояла относительная тишина, потому что размеренный бег воды в реке создавал некий звуковой фон, который воспринимался абсолютно естественно и ощущался только в те моменты, когда на него специально обращаешь внимание. Сашка присел у костра и прикурил папиросу.

– Вы, Александр, что, безвылазно в тайге находитесь?- спросил его Потапов.

– А что на большой земле делать? Суета сует. Все бегут куда-то, мелькают перед глазами, толкаются, а тут спокойно, никто не мешает. Чтобы думать, нужна тишина.

– Это верно. За столичной спешкой не замечаешь, как годы бегут. Дети вон мои растут, старшему четырнадцать исполнилось, а вроде вчера я его с женой из роддома забирал. Даже не заметил, как выросли,- со вздохом сказал Потапов.- И отец – не отец, всё на супруге, без меня выросли. Я служил – они росли.

– В городском муравейнике жизнь бежит быстро, у всякого свои проблемы, оглядываться некогда, все в погоне за куском хлеба насущного. Посидеть, чтобы никто не мешал, и то не возможно, а это первейшая необходимость для человека,- вывел Сашка свои размышления.

– Оттуда, видно, и наша бездуховность.

– Наверное. Души в глубинке нашей осталось больше в народе, чем в столицах и крупных городах, так что разговоры о её потере ни в коем случае не касаются периферии. Духовность исчезла в масштабах, растворилась в групповых склоках, распалась на низменные интересы. Интеллигенция не может поделить свою, якобы принадлежащую им по праву первоочерёдности, духовность. Вот во МХАТе раздел труппы. Что делят? Да ничего не делят. Один пытается с помощью связей доказать слабой женщине своё преимущественное право вещать духовность миру, своему народу, а он, народ, срать хотел на его претензии и его самозванство. Народу до одного места, что он там ставит на сцене, у народа другие заботы, ему не до театра, у него свой театр каждый божий день и на работе, и в семье. Мы все от рождения актёры, только играем свою собственную жизнь.

– Чужую играть – тоже талант нужен,- сказал Потапов.

– Это узкая специализация. Профпринадлежность. У нас слишком раздута роль культуры и её влияния на духовность, причём, сделали это сами деятели культуры, чтобы повысить свою значимость в жизни государства, не народа, государства. Если же разобраться до тонкостей, то их ценность в системе создания духовности ничтожна.

– А кино?

– Кино – это одна из форм наглядной агитации. Про телевидение говорить не буду, ибо это средство массовой информации велико в своём мощном воздействии на умы, правда, наши пользоваться не умеют.

– А вы смотрите?

– Редко. Сейчас – почти нет. Нулевой поток. Глупости переваривать не имеет смысла.

– Информация действительно нищая, но лучше её отсутствие, чем та, которую до недавнего времени показывали.

– Не знаю. Я раньше не смотрел. Не было здесь телевидения.

– А футбол смотрите?

– Мне футбол, всё равно, что заигрывание со стаей дельфинов. Форма зарабатывания денег на жизнь и только. Если человек не способен добывать уголь или крутить баранку автомобиля, ну пусть бьёт ногами по мячу, коль ему за это платят.

– Я с этим не согласен. Футбол – чудо,- произнёс Потапов.

– Тигры и львы в цирке – тоже чудо, только спорить с вами не хочу. Знаю, что с фанатом футбола спорить о достоинствах этой игры бессмысленно.

– Это точно,- подтвердил Потапов.

– О чём вы тут судачите?- спросил подошедший Гунько.

– О жизни,- коротко ответил Сашка.

– Начали о времени, а закончили футболом,- сказал Потапов, помогая Сашке снять котелок с огня. Уха была готова.

– Вы, Александр, его по этому вопросу не трогайте. У него одних выговоров за то, что на футбол с оперативной бегал, штук сто. Он спартаковский фанат,- и Гунько весь затрясся от смеха.

– Не спартаковский,- зло уточнил Потапов,- а ЦСКА.

– Мне разницы нет,- перестав смеяться, сказал Гунько.

– Это плохо,- констатировал, обидевшись совсем, Потапов.

Вернулся психоаналитик.

– Что?- окликнул его Сашка.

– Кто и откуда придёт – я ответить не смогу, но то, что их двое, могу поклясться,- ответил он.

– Как?- Гунько хитровато смотрел на Сашку.

– Никак. Придёт трое. Вы не обижайтесь,- сказал Сашка психоаналитику,- но возле одного нашего вы только что прошли мимо. Эй, Левко!- крикнул Сашка.- Вылезай.