Клан двурогих - [3]

Сигрид упала ничком на постель и зарыдала от бессилия. А Кеннет? А маленький Бьерн? Что будет с ними? Она обещала Рагнвальду сохранить его сына. Да разве важно, кто виноват? Все погибло, все рухнуло, и осталось только отчаяние в сердце.

Она почувствовала, что кто-то присел на край постели и резко подняла голову?

– Как ты мог, Бес?

Меченый молчал. Он смотрел в окно, где умирал в муках день, бесплодно начатый, бесплодно прожитый. И никто не смог бы ответить ему, сколько таких дней осталось в его жизни или в жизни этой женщины.

– А я бы прыгнул, Сигрид, если бы ты меня тогда не поцеловала.

Господи, о чем это он? Конечно, Сигрид его поцеловала, хотя готова была скорее укусить. Но он прыгнул бы тогда из окна – Бес Ожский той поры ничего не боялся.

– Я и сейчас не боюсь, во всяком случае, за себя.

– Может быть, ты действительно не боишься, – согласилась Сигрид. – Просто эта земля тебе чужая. Бесу Ожскому некого и нечего защищать.

Сигрид хотела сделать ему больно и ждала взрыва. Должны же быть у этого человека хоть какие-то чувства. И должна же остаться в этом черном сердце хотя бы капля света.

– Я не люблю этот край, Сигрид, – спокойно сказал Бес. – Здесь похоронены мои друзья, моя юность и моя любовь. Здесь я похоронил своих сыновей. Их было пятьдесят. Пятьдесят – это слишком много для одного сердца. А кладбище не любят, Сигрид, его просто не отдают чужим. Ничего еще не кончено, все еще только начинается и для тебя, и для меня.

– Я не верю тебе, Бес Ожский!

– Тебе придется поверить, Сигрид, если не Бесу Ожскому, то хотя бы капитану меченых, который будет мстить за своих до конца.

Капля в этом сердце была, но не света, а яда, и этой капли хватит, чтобы отравить весь мир. Кто занес эту отраву в его сердце? Кто заставил гореть ненавистью эти глаза? Неужели Сигрид Брандомской придется отвечать и за его душу? Душу, которую нельзя отмыть и отмолить у бездны.

– Тебе будет страшно умирать, Бес, с таким именем тебя даже в чистилище не пустят.

Меченый засмеялся:

– Это всего лишь прозвище, Сигрид.

– А имя? У тебя же есть имя?

– Имя меченого знает только его мать.

– Но почему?

– Должен же кто-то просить Бога и за меченых.

Кривая, столь ненавистная ей улыбка вновь изуродовала его лицо. Он презирал и Бога, этот меченый. Не просил ничего у Создателя сам и не хотел, чтобы за него просили другие. Странный человек. Странный и непонятный. Наверное, следовало бы держаться от него подальше, но, кажется, Сигрид уже запоздала с принятием этого решения.

Рекин Лаудсвильский неспеша прохаживался по комнате. Дышал он с трудом, ходьба утомляла его, но и просто сидеть сложа руки было, видимо, выше его сил. Отранский сочувственно наблюдал за старым владетелем. Благородный Рекин здорово сдал за последние месяцы. Впрочем, и сам Гаук тоже не помолодел. Двух его сыновей унес Расвальгский брод в тот страшный день. Но даже не это самое ужасное – безнадежность, вот отчего поседела голова Гаука Отранского. Даже пожертвовав сыновей, он не спас Лэнд. И жалел он теперь только о том, что не пал там же, у Расвальгского брода, как и подобает воину и владетелю. Почему все так обернулось? Отранский был уверен, что Лэнд мог отразить нашествие гуяров, если бы встретил их единым фронтом. Возможно, Гарольду бы это удалось. Надо отдать должное гуярам, они удачно выбрали время для нападения. Наверняка заморские купцы, обнюхав Лэнд, помогли советом морским разбойникам. Ну и конечно отличились свои. Гаук не считал раньше Олегуна подонком. Да и глупым человеком благородный Оле не был. И все-таки продался гуярам – за призрачную власть, за тень короны над головой. Отранский тоже был честолюбив, и его усиление королевской власти тревожило не на шутку. Гарольд был крут порою, но, как теперь выясняется, прав был все-таки он. Дедовские обычаи и старинные привилегии дорого обошлись Лэнду, помешав объединиться. Мир менялся, границы лопались под напором своих и чужих, а Лэнд не успевал за этими переменами. Вот и наступил час расплаты.

– Нордлэндцы не признают Кеннета, – тяжело вздохнул Лаудсвильский, опускаясь в кресло.

– Гоголандскому и Хилурдскому все едино – что Кеннет, что Бьерн, – поморщился Отранский. – Они будут ловить рыбку в мутной воде.

Лаудсвильский кивнул головой, соглашаясь:

– Вестлэндцы и остлэндцы посматривают на королеву Кристин, вдову покойного короля Рагнвальда и дочь покойного короля Ската.

– С Кристин будут еще проблемы, – согласился Отранский. – Получивший ее руку, обретет права на Вестлэндский престол. Только к чему вся эта возня – вряд ли гуяры станут считаться с нашими правами и обычаями.

Лаудсвильский закашлялся и засмеялся одновременно:

– Владетель Гоголандский уже закидывал удочку в сторону Кристин.

– Но ведь Арвид женат, а его сын Стиг ранен, и ему сейчас не до свадьбы, – удивился Отранский.

– Гоголандский ищет пути к сердцу Олегуна, а Кристин в этой ситуации ценный подарок.

– Не думаю, что Олегун нуждается в такой подпорке своему положению, уж скорее он женится на дочери гуяра.

– Не скажи, дорогой друг, каждый авантюрист, дорвавшись до трона, ищет оправдания прежде всего в своих глазах. А благородный Оле не какая-нибудь рвань.