Кладоискатели - [17]

И взялась.

На большой перемене в класс заглянула Нюра Алексеева:

— Баранов! Березкин! К директору!

Струхнули мы с Петькой, правду сказать, порядком. Директор у нас строгий, в очках, ребята его как огня боятся.

Делать нечего, раз вызывают — надо идти.

Стоим мы под дверью кабинета, смотрим на табличку «Директор», а у самих поджилки от страха дрожат: что-то теперь с нами будет?

Я говорю Петьке:

— Иди ты первый.

Петька мне:

— Сам иди, хитрый какой…

Вдруг дверь отворилась, и на пороге — сам директор! Так и сверлит нас глазами. Стекла у него в очках толстые, каким-то зеленоватым цветом отливают.

Мы с Петькой обомлели.

— Здравствуйте, Михаил Дмитриевич, — говорим и сами себя не слышим.

— Здр-равствуйте, здр-равствуйте, — отвечает директор. — Чего под дверью топчетесь? Пр-рошу! — показывает он рукой на свой кабинет.

Вошли мы с Петькой, Михаил Дмитриевич дверь поплотнее прикрыл, не спеша прошел к своему столу, сел в кресло и стал молча разглядывать нас через свои очки.

Мы стоим перед ним, а рады бы сквозь землю провалиться.

Время идет, директор смотрит на нас и молчит. Тихо так в кабинете, даже в ушах звенит. Мы с Петькой переминаемся с ноги на ногу, головы, само собой, вниз опущены.

Вдруг слышим, директор спрашивает ласковым голосом:

— Ну-с… Как учимся, соколики? Каковы успехи по математике? По другим предметам? Много ли пятерок получили? А?

Мы — ни слова в ответ. Я на какой-то сучок в полу уставился, глаз не отвожу. Куда Петька смотрит, не знаю, слышу только, как он сопит у меня над ухом.

Тут директор встал, обеими руками в стол уперся и заговорил совсем другим голосом — у меня мурашки по спине побежали.

— Лоботрясы! Долго ли вы еще намерены школу позорить? Вы что — дети малые? Почему учителя должны с вами нянчиться? Хватит! Пусть вами займутся ваши родители. Завтра придете в школу с родителями. Ясно?

Я кивнул. И Петька кивнул.

— Все. Можете идти.

Два раза повторять ему не пришлось. Мы с Петькой кинулись к выходу, в дверях чуть с ног друг друга не сшибли.

После уроков вышли мы из школы, бредем рядышком по деревне, и свет нам не мил. Вон как дело повернулось! Учителя — что? Учителя поругают и отстанут, а с отцом другой разговор будет. Он и так время от времени показывает мне широкий солдатский ремень. Хотя не бил ни разу, только стращал. Но ведь и директор еще ни разу не вызывал отца в школу. Вдруг теперь возьмет да и выпорет? Только представить — и то плакать хочется.

Поглядел я на Петьку, он тоже нос рукавом утирает. И у него в избе ремень на стене висит.

Идем мы по улице, еле ноги волочим, ботинками пыль загребаем.

— Что будем делать? — спрашиваю я.

— Не знаю, — отвечает Петька.

Что-то не тянет нас домой. Мы, не сговариваясь, свернули в проулок, спустились к реке.

Летом мы ходили этим проулком на рыбалку. Вода в нашей речке чистая, прозрачная. Сейчас она потемнела и кажется тяжелой, как свинец. Если бы не сухие листья, медленно плывущие по воде, можно было бы подумать, что она стоит неподвижно.

Небо над головой по-осеннему темное, земля почернела, кругом тоскливо и неприютно. Деревья на берегу стоят голые, лишь несколько ржаво-желтых листьев дрожат на ветках, как будто боятся оторваться от родного дерева. Прибрежные ивы все лето купали в теплой воде свои зеленые ветки, а теперь едва окунут в реку голые прутья, как тут же поднимут их, словно отдернут, видно, холодна водичка…

Хорошо хоть, дождя нет, погода стоит ветреная, но сухая.

Мы с Петькой сгребли в кучу опавшие листья, сели. Сидим, смотрим на воду.

Только ведь сиди не сиди, а когда-нибудь придется встать и идти домой.

Я посмотрел на реку, на скошенное ржаное поле, на облетевший лес.

Леса обступили нашу деревню со всех сторон.

«Как хорошо в лесу летом: грибы, ягоды, птицы поют, — думал я. — Да и теперь, наверное, неплохо: ни тебе уроков, ни учителей. Никто тебя не ругает, никто не вызывает в школу родителей. Эх, уйти бы сейчас в лес подальше, хоть на денек забыть обо всех невзгодах».

И тут Петька вдруг сказал, как будто подслушал, о чем я думаю:

— Витька, давай убежим!

Я даже вздрогнул. Спрашиваю:

— Куда ты убежишь?

— Куда? В лес убежим, вот куда! А что? Построим шалаш, будем жить.

— Зима скоро, — напомнил я.

— Чудак! Мы же не насовсем убежим, на неделю только. Представляешь, как все всполошатся? И дома, и в школе. А вернемся, все обрадуются, что мы живы-здоровы, тогда уж не станут нас ругать за какие-то двойки.

— Правильно, Петька! — обрадовался я. — Это ты здорово придумал. Утром встанем пораньше — и в лес. Только надо еды взять на всю неделю.

— Чего возьмем?

— Во-первых, хлеба.

— По две буханки хватит?

— Хватит.

— Хлеб купим завтра в магазине.

— У нас недавно мясо коптили, — вспомнил я. — Я мяса возьму.

— А у нас есть свиное сало. Что еще? Думай, Витька, чтоб ничего не забыть.

— Соль. Спички, — перечислял я.

— Одеться надо потеплее, — сказал Петька. — Ночи теперь холодные.

Мы стали оживленно обсуждать нашу будущую вольную жизнь в лесу. От подавленного настроения не осталось и следа. На прощание я сказал:

— Завтра в восемь встречаемся у магазина. Договорились?

— Договорились. Смотри не проспи.

— Не бойся, не просплю. Пока!