Китайские мемуары. 1921—1927 - [86]

Что касается крестьянства, то радикального разрешения аграрного вопроса в декларации не предлагалось, говорилось об облегчении условий аренды земли, об ограждении крестьян от произвола шэньши и т. п.

Гораздо большее значение имела политическая часть декларации. Она предусматривала ликвидацию института военных губернаторов, дуцзюней и дубаней—этих полновластных хозяев провинций; политическое объединение страны, ее демократизацию, сформирование выборных органов власти на местах, прежде всего муниципалитетов в городах, разграничение прав военных и гражданских властей.

Наемная армия должна быть заменена национальной, комплектуемой на основе всеобщей воинской обязанности. В армии учреждался институт политических комиссаров.

В декларации говорилось и о женском равноправии, расширении системы народного образования, улучшении материального положения учителей. Гарантировалось «различным национальным меньшинствам, проживающим на территории Китая, право на самоопределение»— важный пункт программы, который гоминьдан долгое время не хотел принять.

По существу, это была декларация о восстановлении нарушенного событиями 20 марта единого национально-революционного фронта и сотрудничества гоминьдана с коммунистической партией.

Май и июнь 1926 г. прошли под знаком подготовки к Северному походу. В Кантоне ежедневно происходили антиимпериалистические митинги, на улицах были расклеены революционные плакаты и листовки, велась большая революционная пропаганда. Эта работа проводилась главным образом коммунистами, комсомольцами, левыми гоминьдановцами.

В Кантоне в это время находился хунаньский генерал Тан Шэнчжи, армия которого была разбита У Пэйфу. Тан просил поддержки у Чан Кайши для борьбы против У Пэйфу. Было достигнуто соглашение, по которому военные силы Тан Шэнчжи переименовывались в 8-ю национально-революционную армию, а сам он вступал в гоминьдан. «Молодой» гоминьдановец, генерал Тан Шэнчжи заменил на фуражках своих солдат пятиконечные кокарды гоминьдановскими звездами.

Поход на север начался в июле 1926 г. Впервые го-миньдановская армия опиралась на поддержку рабочих, мелкой буржуазии и интеллигенции. Что касается крупной и средней буржуазии, то она заняла выжидательную позицию. Компрадорская часть буржуазии всегда была тесно связана с иностранным империализмом и поддерживала тех или иных реакционных милитаристов. Другая часть буржуазии была связана с крупными землевладельцами, вела борьбу со стачками и боялась крестьянского движения. Чем большие массы приходили в движение, тем острее становилась борьба внутри единого национально-революционного фронта.

Народ по-своему оценил значение похода. Рабочие и крестьяне надеялись, что победа Национально-революционной армии повлечет за собой улучшение их положения.

В Южном Китае широких дорог, по которым могла бы проехать хотя бы телега, не было. Армия двигалась по узким межам залитых водой рисовых полей. Солдаты шли гуськом, один за другим, по тропинкам, переходили реки и каналы по жердям-перекладинам, проложенным с одного берега на другой. Так двигались целые армии с пулеметами, патронами, амуницией, продовольствием. Все это переносилось на спинах людей — не солдат, а так называемых военных кули. На каждого солдата в армии приходилось не менее од-ного-двух кули. Пулеметы разбирались, и в разобранном виде их несли на коромыслах в мешках и корзинах. Без помощи кули, рабочих и крестьян трудно было рассчитывать на победу.

Революционный подъем народных масс совершенно изменил облик Национально-революционной армии. Большую роль в привлечении симпатий народных масс сыграли созданные в армии политотделы, особенно в тех случаях, когда они находились в руках коммунистов или левых гоминьдановцев. Не всегда это было так. Бывало и иначе, когда во главе политотдела стоял какой-нибудь правый деятель.

Все же основное ядро Национально-революционной армии, сложившееся в Гуандуне в начале Северного похода, было в какой-то мере прообразом действительно революционных войск.

В то время как солдаты реакционных армий имели апатичный вид, а зачастую были одетыми в военную форму бандитами, солдат Национально-революционной армии выгодно от них отличался. У него было другое настроение, и чувствовалось, что он осознает, зачем вступил в армию, за что борется. Так было в тех частях, которые первыми выступили в Северный поход.

Когда части реакционных армий проходили через города, купцы закрывали лавки и наглухо запирались в своих домах; когда солдаты этих армий шли через деревни, крестьяне организовывали отряды самообороны, чтобы защищать от них свое имущество.

Иначе обстояло дело с Национально-революционной армией. Мы говорили с крестьянами, горожанами, спрашивали у них, не было ли случаев грабежей. Крестьяне на солдат не жаловались, встречали их всюду дружелюбно, кормили. Если обижались, то не на солдат, а на власти, забиравшие из деревень кули для армии.

Торговцы в городах сперва боялись солдат НРА, как всякого одетого в военную форму, а потом, убедившись, что кантонцы не грабят, держали лавки открытыми до поздней ночи. Они рассказывали нам, что при У Пэйфу или Сунь Чуаньфане в военное время открывали лавки лишь днем, а когда городок оказывался вблизи фронта, когда через него проходило много солдат, лавки вообще наглухо запирались.