Китайские мемуары. 1921—1927 - [25]

Это было в июле 1921 года. Тверская улица снизу до здания Московского совета была вымощена булыжником. Между камнями проросла трава. Движение — небольшое. Автомобиль — редкость, извозчиков — мало. Улица была зеленой от травы. Дворники ножами выскабливали ее, но она упорно появлялась вновь через пару дней, особенно после дождя.

Угля не хватало. Электростанции работали с неполной нагрузкой. Из-за перебоев в снабжении электроэнергией трамваи, проезд на которых был бесплатным, зачастую стояли. Ночью улицы не освещались.

Комсомольцы, издеваясь над скулящими мещанами и врагами, во весь голос пели: «На Тверском бульваре сидят бояре, задрав на Пушкина очки. „Скажи ты, Саша, о гордость наша, когда уйдут большеви-ки?“ Ответил Саша, о гордость наша: „Когда верблюд и рак станцуют краковяк, тогда уйдут большевики"».

На торжественном закрытии II Конгресса Коминтерна молодежи делегат Германии Шейнгар с большой искренностью и душевностью говорил о русских большевиках и комсомольцах: «Тот факт, что среди невероятнейших лишений, среди голода и нужды в своей стране они могли совершить столь великие деяния, должен послужить стимулом для нашей будущей работы» ^10.

Я вспомнил здесь об этом потому, что изобилие продовольствия и товаров в Харбине, затем в Пекине, Шанхае и Кантоне бросалось в глаза после голодной Москвы и других наших городов. Но это не могло меня обмануть. Перед глазами вставал рикша, заработавший пятак, и эти женщины-кули с привязанными на спинах младенцами, получавшие 10 центов за 16 часов работы. Я видел, чем они питались и как они были одеты. Их были миллионы и миллионы, и изобилие было не для них. К тому же слишком часто в этой стране десятки миллионов крестьян гибли от голода вследствие наводнений или засух.

В Харбине я встретился с М. М. Абрамсоном, который был тогда представителем Дальневосточного секретариата Коминтерна в Маньчжурии. Он жил там на квартире своих родителей, еще дореволюционных харбинцев. Он вырос в этом городе, говорил по-китай-ски, хорошо знал местную обстановку, людей. Был он студентом, но учебу бросил и весь окунулся в партийную работу. В 1920 г. М. Абрамсон заведовал китайским отделом секции восточных народов Сиббюро ЦК РКП (б). Секция находилась в Иркутске и явилась прямой предшественницей Дальневосточного секретариата Коминтерна.

М. Абрамсон показал мне другой Харбин, прямо противоположный тому, который я до сих пор видел. Это был «новый город», район, где жили железнодорожные рабочие и где существовала русская партийная организация. Харбинские коммунисты немало сделали для распространения правды о Советской России среди китайцев и установления связи с первыми китайскими коммунистами в Пекине, где уже бывал М. Абрамсон. Как человек, знавший китайский язык, обстановку в Маньчжурии, он оказывал всем нам, проезжавшим через Харбин, неоценимую помощь. Лично я получил от него подробнейшую информацию и наставления для дальнейшего моего продвижения в Шанхай.

Харбин, оживленный торговый город, делился тогда на две части: китайскую и русскую. В китайской было много торговцев — мелких и мельчайших. Была здесь и крупная торговая буржуазия, купцы, много ремесленников, еще больше рабочих, главным образом кули, занятых тяжелым физическим трудом. В этом отношении китайская часть Харбина мало чем отличалась от остальных китайских городов.

«Русский» город в свою очередь делился на две части: старый город, или, как его называли, пристань, был торговым районом Харбина. Здесь находился

центр города. Так называемый новый город представлял собой железнодорожный район, где жили рабочие и служащие КВЖД. Таким образом, русское население Харбина состояло из торгово-промышленной буржуазии, служащих и рабочих железнодорожных мастерских, паровозных депо, путейских рабочих и ремонтников.

В начале двадцатых годов Харбин превратился в «помойную яму эмиграции», в которую были сброшены недобитые остатки колчаковцев, семеновцев и прочих белогвардейцев. С каждым месяцем они все больше и больше опускались на дно. Господа офицеры нанимались в китайскую полицию, в иностранные разведки, продавали себя оптом й в розницу. В злачных притонах они занимались шулерством и просто грабежом. Бывшие «дамы» заполнили публичные дома и торговали собою на улицах. В Харбин со всех концов мира стекался всяческий сброд — шулера, торговцы опиумом и живым товаром. Вертинский пел тогда в Харбине «В бананово-лимонном Сингапуре», и зал был переполнен белогвардейцами, которым мерещился Петербург и балы, на которых они когда-то блистали.

Китайский город был знаменит фальшивомонетчиками. Они были непревзойденными мастерами своего дела и выпускали фальшивые царские рубли, доллары, фунты, франки, которые трудно было отличить от настоящих. Они подделывали не только бумажные деньги, но и иностранные товары, предметы китайской старины, которые дорого ценились на мировом рынке. Поражало обилие менял, которые обменивали любые деньги на валюту других стран. Всегда приходилось опасаться, как бы они не всучили фальшивых денег. Золотые деньги стоили дешевле бумажных, что, впрочем, было обычным явлением в любой капиталистической стране, в которой циркулировали золотые монеты.