Китай у русских писателей - [146]

На выставке этой было картин, верно, двести пятьдесят или триста.

Снова цветы и снова тончайшее, доступное, должно быть, только китайскому глазу видение нежных акварельных красок, снова сказочные пейзажи: горы, деревья, гладь озер и отражения гор в этих озерах, снова птицы, у которых либо до мельчайших подробностей, как под микроскопом, изображено каждое перышко, либо, наоборот, вся эта птичка – зимородок или ласточка – дана двумя-тремя уверенными и точными мазками кисти…

Что здесь более удивительно: или филигранная работа, или эти уверенные, нарочито небрежные и в то же время абсолютно точные мазки – сказать трудно.

Сначала эти пейзажи кажутся вам странными, чужеродными, их слишком много повсюду – в каждом доме, в каждом магазине – и все они как бы за пределами того, что вы сами находите в природе. Должно быть, по слабости своей человек именно поэтому и относится к ним поначалу очень недоверчиво. Но вот вас пленяет какая-то одна деталь, один тон, только одна картина. А когда вы полюбили всю эту манеру письма, все это видение художника, многих, бесчисленных художников – вы и не заметили. Да и не все ли равно – когда? Важно другое. Важно, что отныне ваш мир, тот мир, который человек способен вобрать в себя из окружающей его действительности, – вдруг стал шире, богаче, какая-то новая точка зрения, новое освещение позволяет вам улавливать, замечать и запоминать то, мимо чего вы проходили до сих пор равнодушно.

Итак – двести пятьдесят или триста картин местных художников, и все та же, уже знакомая вам, прелесть красок и оттенков, очертаний, силуэтов. И вдруг…

Не помню художника, скажу прямо – творение его вполне ординарное, и это даже не картина, а эскиз: в рамке размером примерно 70 × 35 стоит девушка… Обыкновенная китайская девушка, в серых брюках, в кофточке, которая выпущена поверх брюк и обтягивает ее талию. Кофточка застегнута на все пуговицы и с высоким воротничком… На голове ни шляпы, ни банта… Лицо едва только проработанное, но все-таки вы улавливаете выражение спокойной радости, должно быть, в улыбке ярких губ…

Художник и не стремился дать выражение лица, он дал только фигуру – легкую и строгую, на наш, европейский взгляд – недостаточно развитую девичью фигуру, но, как всегда, – очень точную и, должно быть, за счет этой точности – изящную…

Девушка опирается спиной на перила, которые даны двумя условными, прерывистыми линиями… Девушка только прикасается к этим перилам-линиям, только чувствует их, и это чувствование опоры за спиной передано в почти незаметном повороте плеч.

Еще раз повторяю: ничего особенного, неплохая, но и не выдающаяся картина, и все-таки она производит впечатление какой-то находки. Почему?

Я долго смотрю на картину и никак не могу найти ответа на свой собственный вопрос.

Между тем выставка пустеет, в помещении становится тихо. Борис Полевой, с которым мы вместе знакомимся с городом Сучжоу и его достопримечательностями, уже спустился вниз, на первый этаж, и ребятишки тоже скатились за ним по лестнице.

Я подхожу к окну (а окна здесь почти сплошной полосой вдоль всех четырех стен), я смотрю вниз: любопытно ведь увидеть своего товарища сверху, когда он двигается в сопровождении такого многочисленного и почетного эскорта!

…Вот вырывается из дверей магазина лопоухий и вихрастый мальчишка – он возглавляет всю эту шумную процессию. Вслед за ним – еще несколько мальцов, потом – девчушка с маленьким братишкой за плечами, и, наконец, сам Полевой в своем лихом берете, который, однако, никак не придает ему заграничного вида. Он идет в обнимку с двумя парнишками, и еще двое торжественно держатся за рукава его плаща.

Толпа заполняет узкий проулочек между магазином и каким-то заборчиком, теснит прохожих, будит рикш, которые дремлют в своих колясках в ожидании пассажиров. Мне все это очень хорошо видно сверху.

И вдруг я замечаю, что против окна стоит девушка – ее тоже оттеснили с узенькой полоски тротуара, и она пережидает, когда же схлынет эта шумная ватага. Ей тоже любопытно, а, между тем, ее оттесняют все дальше и дальше и, наконец, прижимают к заборчику… Она чувствует за спиной что-то твердое, но не оглядывается назад, а продолжает с улыбкой глядеть на «сулянина»[35], окруженного шумной толпой мальчишек.

Поразительно сходна была поза этой девушки с тем, что я только что видел на картине. Настолько велико оказалось сходство, что в какой-то момент трудно было сообразить – что картина, а что – живая фигура.

Радость, которую мы испытываем при взгляде на произведения искусства, такое сложное чувство, что его трудно, просто невозможно обозначить каким-то одним словом. В этой радости – очень много оттенков, и один из них – это узнавание в изображении самой действительности, действительности в таких ее красках, очертаниях и деталях, которых до сих пор без помощи художника вы не замечали.

Эта мысль появилась, но только на одно мгновение, и сейчас же исчезла, а вместо нее появилась другая – стало понятным, почему простенькая картина с девушкой производит такое впечатление: потому что эта картина была одной. Одна-единственная была на выставке картина, которая изображала человека, причем человека сегодняшнего, такого, которого можно видеть вот сейчас, сию же минуту на любой улице города.