Китай у русских писателей - [140]

Нет, уж если рассказывать, так рассказывать по порядку. Вылетели мы из Пекина в погожее, светлое утро и пошли на юг под бирюзовым, словно только что выстиранным и отглаженным небом. Примерно в одиннадцать прошли в виду большого, привольно рассыпанного по рыжей лессовой равнине города Тайюань провинции Шэньси. На горизонте в серенькой дымке все время маячили какие-то обтекаемых форм холмы, а под нами лежала равнина, обработанная все с той же тщательностью.

Шэньси! Как хорошо известно нам наименование этой провинции, одной из старейших баз знаменитой Восьмой армии! Никогда ее не видев, мы знали о ней, и теперь вот смотрели на эту землю, на эти холмы на горизонте, испытывая то же волнение, какое овладевает тобой, когда летишь над степями Сталинграда, над жирными черноземами корсунь-шевченковских полей, над хмурыми брянскими лесами или иными местами славных былых сражений.

– Хуанхэ, – негромко произносит Гао Ман, взявший на себя роль штурмана нашей экспедиции.

Так вот она, китайская Волга, колыбель здешней культуры и государственности! Огромная, могучая даже здесь, в своем среднем течении, она извивается по равнине тугими, прихотливыми петлями. Сверху отлично видны и заброшенные ею старицы, и пересыхающие летом параллельные русла. Крутые, обсосанные водой берега стоят сейчас от нее далеко, отделенные бесконечными пространствами пустых песчаных пляжей. Но она, эта река, не унимается. Сверху видно, как в месяцы паводков обгладывает она крутые, обрывистые берега, подступая к самым стенам какого-то города, отгородившегося от нее широкой дамбой.

Неожиданно садимся в Сиане. Ярко светит солнце. Тепло. Воздух влажный. Розы пестрят на клумбах. Весна, да и только. И все-таки какой-то циклон или антициклон, притаившись в горах, преграждает нам путь: придется сутки провести здесь. Во всех других случаях этакая задержка в пути – вещь пренеприятная, а мы даже рады: увидим еще один город, познакомимся с новыми китайскими товарищами.

Скоро за нами на машинах, раздобытых в горкоме партии, прикатили известный китайский прозаик, знаток деревни Ли Губай и поэт, автор одной из новых популярных опер, Ван Шенур.

Они отвезли нас в город, разместили в большой гостинице, совсем недавно воздвигнутой на северной окраине, а потом повезли показывать достопримечательности Сианя. Здесь, в центре большой провинции, раньше главным образом сельскохозяйственной, а теперь быстро обзаводящейся текстильной, горнорудной, угольной промышленностью, как и в Пекине, в глаза так и просятся контрасты старого, даже древнего, и нового, самого новейшего.

Это очень большой город. Но больше чем миллионное население его жило в маленьких фанзочках, лепящихся друг к другу на манер ласточкиных гнезд. Лишь на центральных улицах стояли трехэтажные дома. Но и тут все менялось. Мы ехали уже по широким асфальтированным проспектам, заботливо обсаженным молодыми, еще не очень разросшимися деревцами, и отовсюду здесь и там видели поднимающиеся над городом стройки. Велорикши выглядели здесь даже древнее, чем в столице. К их велосипедам были приспособлены тележки с поднимающимся верхом, что делало их очень похожими на пролетки русских дореволюционных извозчиков. На самих рикшах, да и на многих жителях красовались здоровенные соломенные шляпы, защищающие не от холода, не от солнца, а от дождя, который уже начинал накрапывать. Некоторые к тому же набросили на себя этакие соломенные накидки и стали от этого похожими на подвижные украинские хатки.

Грузы здесь перевозили уже преимущественно ручной тягой, причем тележки нагружались так, что самого рикши из-за поклажи не видно. Движение большое. Везли главным образом стройматериалы, везли по стольку, что и поверить было трудно, что человек может все это толкать. <…>

Посреди этого серого города с серыми домиками и серыми черепичными крышами, как бы находящими одна на другую и похожими, вероятно, на чешую дракона, то там, то здесь возвышались многоэтажные, совсем молоденькие дома. На окраинах они вкрапливались уже гнездами, целыми ансамблями, вытягиваясь в длинные улицы. Это была существенная поправка, которую внесли в архитектуру семь лет освобождения. Но так же как и эти совсем молодые дома, высоко поднимались над плоским одноэтажным городом древние башни с многоярусными черепичными крышами, и среди них самые старые – башня Большого барабана и башня Звонкого колокола. С них много столетий подряд в положенное время огромный барабан отмечал наступление утра, а колокол в случае тревоги взывал к гражданам, сигнализируя об опасности.

Входим в башню Большого барабана. Это сооружение, совершенно обветшавшее при гоминдановцах, державших в нем солдат, сейчас восстановлено, отмыто, отчищено и вновь сияет гаммой немеркнущих красок. Теперь здесь нечто вроде музея. И, пока мы лазаем по этажам этой башни, в нее втягивается шумная пионерская экскурсия. Пустые залы сразу оживают, наполняются гомоном. Помолодевшая, только что отремонтированная башня начинает как бы улыбаться, и вдруг басовито, раскатисто рокочет разбуженный от векового сна громадный барабан, по которому, должно быть, ударил кулачок пробегающего шалуна.