Китай у русских писателей - [138]

Удивительный это народ – китайцы. Все, чем они гордятся, даже самое реальное, самое конкретное, все даже при жизни действующих лиц быстро окутывается поэтической дымкой легенды. Вчера мы слышали на базаре, как шошуди рассказывали полулегендарные истории о Великом походе китайской Красной армии, о подвигах героев народно-освободительной войны, выраставших в их передаче в фигуры почти богатырские. А сейчас вот тут, на древней стене, интеллигентная женщина с некоторой, правда, усмешкой рассказывает двухтысячелетнюю легенду, связанную с постройкой этого удивительного сооружения.

– «Женщина все шла и шла и все спрашивала, и ей отвечали: «Нет, мы не видели твоего мужа, ступай дальше, он, наверное, там». Прошло много времени, а стройке все не было конца. Любовь вела женщину. Но вот однажды, именно здесь один из строительных начальников, которого бы сейчас назвали архитектором или производителем работ, пожалел женщину и сказал ей: «Муж твой давно умер, прекрати свои скитания, возвращайся домой». Он хотел ей доброго и не знал, что правда бывает страшнее лжи. «Где же его могила?» – спросила Мын Цзяннюй. «Здесь умирает столько людей, кто же знает, где чья могила?» – ответили ей. Женщина села на вершине стены и заплакала». И легенда говорит о том, что это вдовьи слезы размыли и разрушили Великую стену в том месте, на которое вы только что показывали…

Мы сидим, очарованные этой легендой, прекрасной легендой о силе любви и горя, разрушивших эту воистину великую стену.

– Ну, насчет места происшествия вы можете не записывать, – говорит наш спутник. – В любом месте, где стена обвалилась, вам скажут, что это произошло именно тут. Это очень распространенная легенда. Есть много песен о Мын Цзяннюй, есть опера о Мын Цзяннюй, о ней говорят шошуди на базарах, и бабушки рассказывают о ней детям, устроившись на теплом кане в холодные зимние вечера.

Давно уже остались позади массивные ворота с древними барельефами на козырьках. Не видно уже и самой стены. Машина катит по асфальтированной дороге меж позолоченных осенью лесов и перелесков, мимо убранных полей, а мысли все еще там, на этом древнем сооружении, и, что греха таить, они возвращаются не к могучим бастионам, гордо простоявшим два тысячелетия и вошедшим в наш век атомной и реактивной техники такими же несокрушимыми, какими они были в годы стрел, копий и кривых сабель, а к тому осыпавшемуся участку, который народная молва связала с этой легендой о женской любви.

С этими мыслями мы и въезжаем в район расположения так называемых минских могил, то есть усыпальниц императоров династии Мин, разбросанных на большом пространстве по красивым лесистым холмам, недалеко от Пекина. Спутники наши не только знатоки, но и любители старины. Чтобы дать нам возможность полностью насладиться созерцанием всех этих древних сооружений, они высаживают нас на старой дороге за несколько километров до древней могилы основателя династии. Как некие паломники, бодро шагаем по дороге, вдыхая осенний воздух, настоянный бражным ароматом лиственной прели, хорошо унавоженной земли, сытным запахом собранных хлебов, которым так и шибает от копен золотой соломы.

Уже на полпути начинают попадаться огромные, из белого камня высеченные скульптуры, стоящие друг против друга и в целом как бы образующие аллею. Скульптуры самых фантастических очертаний: слоны, верблюды, львы с человеческими чертами, собаки и какие-то мифические животные, название которых нужно искать уже в старых сказках. За ними, уже ближе к воротам гробницы, в том же порядке стоят каменные воины, полководцы и, наконец, чиновники – сподвижники покойного императора.

Древние статуи – призрак давно прошедших времен. Но, как и везде в республике, и здесь старина соседствует с новью. К ногам минского воина приставлены старенькие ржавые велосипеды. Это правление сельскохозяйственного кооператива прислало сюда, как сказали бы у нас, «инспекторов по качеству»– посмотреть, как убраны поля. И вот теперь комиссия эта – долговязый пожилой крестьянин в соломенной шляпе и двое молодых, парень и девушка, – шагает по полю. У пожилого в руке несколько рисовых стеблей. Он подобрал их на жнивье, может быть, по врожденной крестьянской рачительности, а может быть, как доказательство огрехов работы. Если верно второе, то он, по-видимому, слишком уж строгий, придирчивый человек, этот пожилой китаец. Поле убрано на редкость чисто. Велосипеды, прислоненные к древнейшей скульптуре, инспектора по качеству на общественном, широком, без меж, поле – разве это не буйный расцвет нового на этой древней земле?

Ну а дальше это новое накатывает на нас такими волнами, что огромные пагоды и храмы основателя Минской династии, расположенные на погребальном холме величиною в добрую сопку, сооружения редкой красоты, сверкающие немеркнущими красками, поражающие причудливостью архитектурных линий, свежестью фресок, своеобразием барельефов, мельчают от обилия экскурсантов, заполняющих дворы и парки. Можно сказать, не боясь впасть в преувеличение, что даже в дни, когда была свежа память о том, кто здесь погребен, место это не посещалось так, как теперь, после освобождения. Несколько любителей старины, три – четыре иностранных туриста с «кодаками» на ремешках – вот и все, кого могилы эти, по словам экскурсовода, видели в гоминдановские времена. Рабочим и крестьянам, конечно, и в голову не приходило, что такое великолепие существует на белом свете.