Китай у русских писателей - [141]

Интересное зрелище, а точнее – интересное явление открывается перед нами. Главный зал башни, который вместил бы без труда с тысячу человек, сейчас полон уникальных экспонатов, великолепных бронзовых и фаянсовых сосудов, скульптур, древнейших орудий труда и быта, черепиц, огромных фасонных кирпичей и керамических водопроводных труб с различными, но очень остроумными системами стыков. Надписи говорят: три тысячи, две тысячи, полторы тысячи лет. А мастерство такое, что и при современной технике все это не легко было бы изготовить. Наш гидротехник Сергей Залыгин погружается в состояние священного транса. Влюбленными глазами смотрит он на эти массивные водопроводные трубы, искусно изготовленные на заре современной цивилизации, благоговейно, с тем отсутствующим видом, с каким меломаны слушают старую музыку, осматривает фасонные стыки, оглаживает рукой глазурованные поверхности, срисовывает в книжку схемы древних ирригационных сооружений. С превеликим трудом отрываем мы его от этих роскошных труб. Нам предстоит засветло осмотреть еще два интересных объекта.

Теперь, когда машина вновь мчит нас, на этот раз уже на окраину города, сианьские коллеги рассказывают, откуда все эти действительно уникальные богатства попали сюда, в этот провинциальный музей, наскоро расположенный в башне Большого барабана. Не было археологических экспедиций, и не организовывалось раскопок. Просто повсюду идет большая стройка. Строят заводы, жилые дома, гостиницы, учебные заведения, прокладывают дороги. И так как современный город, несмотря на свои весьма солидные размеры, занимает всего одну шестую часть древнего Сианя, где, согласно летописям, жило когда-то три миллиона человек, строители всюду наталкиваются на памятки старины. Они бережно извлекают их из земли и несут сюда. Это они наполнили самодеятельный музей уникальными экспонатами. <…>

Так древняя старина вновь на наших глазах столкнулась здесь с самым новым. Любой крестьянин, долбящий землю тяжелой мотыгой, любой землекоп, поднимающий ее лопатой, чувствует себя теперь хозяином не только своей фанзы или угла, где он живет, но и всей земли. И, работая, он заботится теперь не только о том, чтобы семья его была сыта и одета, но и о том, чтобы были сбережены для народа, для потомков предметы старины, сокровища народа, ревниво скрытые песком от глаз человеческих.

Мы едем смотреть пагоду Большого лебедя, знаменитое сооружение, где великий китайский путешественник и ученый Сюань Цзан вместе со своими учениками работал над переводом буддийских книг, привезенных им из Индии. Знаменитая эта башня, увековеченная бесчисленное количество раз в различных произведениях древнего и нового искусства, когда-то стояла в самом городе, среди парка, вокруг которого кипела жизнь. <…>

Пыхтя и сопя, с трудом преодолеваем мы двести сорок восемь ступенек, ведущих на вершину знаменитой пагоды. Осматриваем комнаты, где раньше буддийские монахи хранили рукописные каноны и где теперь устроен музей, посвященный подвигу Сюань Цзана. Вот и он сам, могучий пожилой человек с крестьянской хитринкой в глазах и умнейшим лбом; он высечен на черном камне одним из его учеников. Он широко шагает, подобрав одежды. На спине – стопка книг, поднимающаяся над его головой. Над книгами прикреплен светильник, по поводу которого существует два толкования: романтическое и прозаическое. Романтическое говорит, что лампада эта символизирует свет знаний, которые зажег этот человек в сердцах современников. Прозаическое мне больше нравится. Оно говорит, что неутомимый путешественник этот совершал частенько и ночные переходы. И, изобразив его с горящей лампадой, ученик, может быть, хотел просто подчеркнуть неутомимость этого великого землепроходца. <…>

Уже вечерело, когда мы, окинув в последний раз многоярусный шатер пагоды Большого лебедя, где на углах крыш ветер раскачивал бронзовые колокольцы, это чудесное сооружение, будто в сказке вырисовывавшееся на фоне заката, двинулись дальше. Целый день мы мотались по городу, и, уловив, по-видимому, в наших запыленных лицах признак усталости, товарищ Ли заботливо спросил:

– Может быть, не надо музея? Может быть, вам лучше отдохнуть?

Мы так дружно ответили «нет», что коллега понял без перевода и улыбнулся.

Музей – молодое, своеобразное учреждение, созданное после освобождения. Размещается оно в здании бывшего конфуцианского монастыря, архитектура которого сама по себе может служить предметом обозрения. Но было темно, и мы увидели лишь контуры зданий, проступавшие причудливо и таинственно. Музей был закрыт, но директор поджидал нас в воротах. Он извинился, что встречает нас один, и пояснил, что все остальные сотрудники занимаются сейчас в кружке русского языка. Он сам повел нас осматривать экспонаты. Я не стану описывать эту экскурсию, ибо осмотрели мы все очень бегло. Но о двух достопримечательностях просто нельзя не написать. Это прежде всего так называемый «Лес памятников» – действительно лес, и очень густой, состоящий… из каменных плит, на которых в разные века, в разные династии люди высекали жизнеописания великих современников, суть философских учений, афоризмы мыслителей, а то и хронику выдающихся событий. Все эти плиты были найдены в разное время, в разных местах, собраны, привезены сюда, классифицированы по периодам и расставлены под огромными шатровыми крышами. Теперь ученые, интересующиеся историей и знающие древние письмена, бродя по этому «лесу», могут обозреть историю, запечатленную современниками на этих плитах. Видел я музеи Афин, Рима, Каира, видел Лондонский музей, Лувр, знаю наши богатейшие хранилища. Но ничего подобного «Лесу памятников» видеть еще не приходилось. Директор музея засветил электрические лампочки, и вся эта огромная каменная библиотека стала похожей на сборище причудливых духов, восставших из земли для того, чтобы рассказать современникам повести и трагедии минувших веков.