Китай - [273]

Шижун не помнил точно, когда начал отходить от активной жизни. Это случилось уже после того, как он ушел в отставку в Цзиндэчжэне. В следующем году он был занят свадьбой Жухая. Затем с волнением ожидал рождения внука. На будущий год Баоюю исполнится десять.

Не получив должность инспектора по добыче соли, Шижун удалился в родовое поместье. Его друг господин Пэн предложил очень прибыльную должность на юге, но после унижения, которое пришлось пережить в прошлый раз, Шижун решил, что не готов проходить через такое снова. Кроме того, поместье как раз нуждалось в его полном внимании. Он решил посвятить себя тому, чтобы передать дом своих предков сыну в наилучшем виде, и довольствоваться этим.

Благодаря его усилиям поместье теперь находилось в лучшем состоянии, чем когда-либо прежде: все отремонтировано, склады полны. Таким образом, его долг перед семьей исполнен, и Шижун мог свободно посвятить себя размышлениям.

Всякий раз в хорошую погоду у него вошло в привычку еще до рассвета прогуляться через деревню и по узкой тропинке, которая вела вверх по крутому склону холма, дойти до семейного кладбища. Иногда он поднимался к расположенному выше маленькому буддийскому храму. С высоты Шижун смотрел вниз на широкую долину Хуанхэ, пока птицы заводили свои утренние трели. Часто он оставался на холме, наблюдая, как на востоке пробивается первый намек на свет и солнце поднимается над горизонтом.

Весь мир, на сколько хватало глаз, наполнялся звуками птичьего приветствия солнцу, Шижун терял ощущение собственного «я», и ему казалось, будто он растворяется в огромном пространстве утра. Иногда он возвращался туда же, чтобы полюбоваться закатом, а затем в течение часа или больше смотрел на звезды.

Со временем эти прогулки обрели для него тот же глубинный смысл, как молитва для монаха, так что он уже с трудом представлял себе жизнь без них.

У него появился новый друг – старый ученый, который жил в нескольких милях от Шижуна, на холмах над деревней Хуаюанькоу, откуда с незапамятных времен ходил паром через Желтую реку.

Господин Гу был почти на десять лет старше Шижуна. Трудно было определить его рост, поскольку он сгорбился, согнувшись почти пополам. Лицо господина Гу покрывала сеточка морщин, но глаза по-прежнему блестели, и он по-прежнему вел активную переписку с учеными всей империи.

Он жил в скромном доме с небольшим садом, где с удовольствием ухаживал за растениями. Шижун волновался, поскольку дом ученого был в плачевном состоянии, и предлагал построить для него новый у себя в поместье.

– Я не стану докучать вам визитами, – заверил он господина Гу. – По крайней мере, не чаще, чем сейчас.

Но господин Гу покачал головой.

– Эти земли моей семье подарили правители Чжоу, – напомнил он Шижуну. – Больше двух тысяч лет назад. Где еще я могу жить?

Его яркие глаза задорно блеснули.

– Скажите, если передумаете, – попросил Шижун.

Но было очевидно, что его новый друг не собирается переезжать. Шижун навещал господина Гу примерно два раза в месяц, и они обсуждали множество вещей. Старый ученый давал ему книги, и они вместе читали. Шижуну казалось, что он снова стал студентом, только без необходимости сдавать экзамены.

Эти визиты всегда включали прогулку к реке, то есть больше мили по длинной, крутой тропе, но старик был удивительно проворен.

– Я легко могу подняться в гору один, – хвастался он, – главное, взять удобную трость, чтобы опереться. А вот спускаться сложнее. Для этого мне потребуется ваша рука.

Шижун был счастлив оказать услугу старику, хотя и предупредил господина Гу, что, возможно, его надолго не хватит.

Но больше всего в этих визитах он любил занятия каллиграфией.

Он всегда гордился своими сочинениями. На службе Шижун прославился элегантными письмами и памятными записками. Его движения кистью были сбалансированными, твердыми и плавными. Когда старик в первый раз предложил им взять одно и то же стихотворение и переписать его, Шижун с радостью согласился. Это была древняя поэма об ученом в горах, и его версия искусно воспроизводила стиль каллиграфии того периода, когда была написана поэма. Не без гордости он вручил свиток ученому. Господин Гу задумчиво покивал:

– Это впечатлило бы экзаменаторов на имперских экзаменах.

– Спасибо.

– Сразу видно, что вы чиновник.

Шижун нахмурился. Это что, комплимент?

Не говоря ни слова, старик передал ему свою версию. Она была не просто другой, а словно бы пришла из другого мира. Каждый иероглиф вел свою тайную жизнь: сливался с соседним, пояснял его значение, а иногда противостоял ему – и так до предпоследнего, с длинным хвостом, который, казалось, почти растворялся в горном тумане, последний же иероглиф служил своего рода печатью, удерживая весь текст вместе.

– В каллиграфии и живописи, что, по сути, одно и то же, должны наличествовать и инь, и ян, – пояснил господин Гу. – Вы это знаете, но не воплощаете на практике. Слишком много думаете. Навязываете свое мнение. Это энергия ян. Вы должны отпустить, а не пытаться оформить свою мысль. Забудьте себя. Позвольте проявиться темной энергии инь. Созерцайте в тишине, и тогда после долгой практики вы научитесь не искать никакой формы, а ваша рука сама станет мыслью.