Китай - [2]

– Возвращаться? – Цзян с тревогой уставился на Вона. – Но мой отец умирает. Мне нужно ехать к нему.

– Вы слышали о князе Лине?[4]

– Разумеется.

Весь Пекин только и говорил о скромном, ранее никому не известном чиновнике, который произвел настолько сильное впечатление на императора, что тот поручил ему ответственную миссию.

– Он хочет видеть вас. Прямо сейчас.

– Меня?

Цзян был никем. Даже меньше чем просто никем. Жалким неудачником.

– Господин Вэнь написал князю Линю о вас. Они знакомы еще со студенческой скамьи. Но господин Вэнь не стал вам говорить, не хотел, чтобы вы питали какие-то надежды. Когда князь Линь не ответил… – Вон состроил грустное лицо. – А сегодня утром после вашего отъезда господин Вэнь получил послание. Может быть, князь Линь возьмет вас в свое услужение, но сначала ему нужно познакомиться с вами. Поэтому господин Вэнь приказал мне скакать, словно тысяча дьяволов, чтобы вернуть вас. – Вон пристально посмотрел на молодого человека. – Это огромный шанс для вас, Цзян Шижун, – тихо произнес он. – Если князь Линь преуспеет в своей миссии, а вы ему понравитесь, сам император услышит ваше имя. Вы снова встанете на тропу, ведущую к успеху. Я рад за вас. – Он слегка поклонился, чтобы обозначить будущий статус молодого человека.

– Но мой отец…

– Возможно, он уже скончался. Вы не знаете.

– А может быть, он еще жив. – Молодой человек отвернулся; на его лице застыло страдание. – Мне стоило съездить раньше… – пробормотал он себе под нос. – Мне очень стыдно. – Затем он снова обратился к Вону: – Если я вернусь, то потеряю три дня. Может, больше.

– Если вы хотите преуспеть, нельзя пренебрегать возможностями. Господин Вэнь говорит, что ваш отец непременно хотел бы, чтобы вы увиделись с князем Линем. – Вон сделал паузу, а потом добавил: – Господин Вэнь сообщил князю Линю, что вы владеете кантонским. Важный довод в вашу пользу. Конкретно для этой миссии.

Шижун промолчал. Они оба знали, что именно благодаря стараниям Вона он овладел кантонским диалектом, родным для слуги. Сначала молодой чиновник ради забавы перенимал у Вона некоторые обиходные выражения, но вскоре обнаружил, что кантонский – практически другой язык. В нем больше тонов, чем в его родном мандаринском диалекте[5]. У Шижуна был хороший слух, и за пару лет, болтая каждый день с Воном, он начал свободно изъясняться на кантонском. Его отец, бывший невысокого мнения о южанах, с иронией отнесся к подобному достижению, однако допустил, что в один прекрасный день знания могут все же пригодиться. А господин Вэнь наставлял его: «Не гнушайтесь кантонского, юноша. В нем сохранилось множество древних слов, утраченных в мандаринском, на котором мы говорим».

Вон пристально глядел на Шижуна, всем своим видом поторапливая:

– Господин Вэнь говорит, что второго такого шанса на вашу долю не выпадет.

Цзян Шижун посмотрел на красное солнце и покачал головой с несчастным видом.

– Я знаю, – тихо сказал он.

В течение минуты ни один из них не двигался. Затем, с тяжелым сердцем, молодой человек молча развернул лошадь и направился обратно в Пекин.

* * *

К концу той ночи в пятистах милях от них, на прибрежных территориях к западу от порта, тогда известного миру как Кантон, с Южно-Китайского моря поднялся туман, окутав мир белизной. Девушка подошла к воротам двора и выглянула, думая, что она одна.

Несмотря на утреннюю дымку, девушка чувствовала незримое присутствие солнца, сияющего где-то за пеленой, но она все еще не видела ни края пруда в каких-то тридцати шагах от нее, ни шаткого деревянного мостика, на котором ее свекор господин Лун любил наблюдать за полной луной и напоминать себе, что он владеет этим прудом и считается самым богатым крестьянином в деревне. Девушка прислушивалась к влажной тишине. Иногда до нее долетал мягкий плеск, когда какая-нибудь утка ныряла головой под воду, а потом выныривала и отряхивалась. Но больше девушка ничего не слышала.

– Мэйлин! – Кто-то свистнул справа от нее.

Девушка нахмурилась. Она смогла разглядеть бамбуковую рощицу у дороги и сделала шаг в ее направлении.

– Кто это?

– Это я. Ньо. – Из рощицы вынырнула чья-то фигура и направилась к ней.

– Братишка! – просияла девушка.

Даже после долгих лет разлуки она безошибочно узнала его. Приметный шрам, тянувшийся через щеку и нос, никуда не делся.

Если быть точным, то Ньо не был ее братом. Да и вообще родственником. Он воспитывался в доме ее бабушки по матери, которая принадлежала к племени хакка[6]. После того как его мать и сестры умерли от чумы, отец оставил мальчика с родителями Мэйлин на два года, прежде чем снова женился и забрал сына к себе. Собственно говоря, его звали Ню. Но на диалекте его родной деревни имя звучало скорее как Ньок, хотя последний звук было плохо слышно. Мэйлин пошла на уступку и изобрела свою версию имени – Ньо с коротким «о» на конце, так оно к нему и привязалось.

Задолго до того, как отец Ньо забрал его обратно, Мэйлин стала считать мальчика названым братом, а себя его старшей сестрой.

– Когда ты приехал? – прошептала она.

– Два дня назад. Я приходил повидаться, но твоя свекровь запретила мне тут показываться, а потом пошла в дом твоих родителей и велела им не подпускать меня к тебе.