Китай-город - [3]

— Вы посидите, голубчик, — кидал слова директор, а сам все подмахивал, — я мигом. Нынче каторжный день! Такие задаются… Это что?

— В учетный-с.

— Ладно… Я вас сам сведу к контролеру. Он у нас строгий. Пожалуй, придерется — скажет, личность не известна.

— Знает меня.

— Придерется! А малый — золото! Формалист. В контроле служил… Это еще что?

— Это Федор Карлыч просили подписать, — доложил конторист.

— А ежели провремся?

— Они говорят, что ничего.

— Ну, коли ничего, так я подпишу.

Маленькая белая рука директора так и летала по бланкам. Подпишет вдоль, а потом поперек и в третьем месте еще что-то отметит. Палтусов любовался, глядя на эту наметанность. В голове круглого человека происходило два течения мыслей и фактов. Он внимательно осматривал каждый ордер и подписывал все с одним и тем же замысловатым росчерком, а в то же время продолжал говорить, улыбался, не успевал выговаривать всего, что выскакивало у него в голове.

— Довольно? — спросил он и вздохнул.

— Пока все-с, — ответил конторист.

— Ну, грядите с миром. Дайте передышку.

Конторист вышел. Они остались вдвоем.

IV

— Очень рад, что зашли, — начал еще радушнее директор.

Подсаживаясь к Палтусову, он потрепал его по плечу и заглянул в глаза.

Тот встал.

— Боялся помешать вам.

— Нам ведь всегда некогда. Наше дело: чик, чик, чик пером, и только пронесите, святые угодники! А то и подмахнешь ордерок на полмиллиончика… иудейской фабрикации. А потом и печатай портрет в "Клад-дерадаче"!..

И он захохотал визгливой дробью.

Палтусов вторил ему легким барским смехом.

— Вы захаживайте… Ненадолго… Да ведь вам где же… Все около женского пола…

— Какое!

— Да нечего!.. Куда ни пойдешь, а уж Андрей Дмитрич ведет под руку то Марью Орестовну, то Людмилу Петровну, то Анну Серафимовну. А супруг сзади пардесю[1] волочит… И все каких! Первого разбора, миллионы все под ними трещат! С золотым обрезом!

Они вышли в общую залу. Директор поддерживал Палтусова под правое плечо, смеялся, мигал и заглядывал в лицо. Палтусов только качал головой.

— Все балагурите, Евграф Петрович.

— Куда ни пойдешь — везде он кавалером и руку сейчас согнет. И в Кунцеве, и в Сокольниках на кругу, и в Люблине, опять в Парке… А зимой! И в маскараде-то по две маски разом… Мы тоже ведь имеем наблюдение…

— А сами-то?

— Что ж?.. я маскарады лю-блю-ю, — протянул директор и быстро опустил голову вниз, к груди Палтусова. — Люблю. Это развлечение по мне. День-деньской здесь в банке-то этой, — сострил он, — ровно рыжик в уксусе болтаешься, одурь возьмет!.. Ни на какое путное дело не годишься. Ей-ей! В карты я не играю. Ну и завернешь в маскарад. Мужчина я нетронутый… Жених в самой поре. Только еще тоски не чувствую.

Он остановил Палтусова в проходе против лестницы и взял его своими короткими руками за бока.

— Что же не сватаетесь?

— Говорю, тоски еще не чувствую. Над нами не каплет. Что ж, это вы хорошо делаете, что промежду нашим братом — купеческим сыном — обращаетесь. — Он стал говорить тише. — Давно пора. Вы — бравый! И на войну ходили, и учились, знаете все… Таких нам и нужно. Да что же вы в гласные-то?

— Не собственник…

— Эка! Промысловое свидетельство! Табачную лавочку! Пустое дело. А ведь они у нас глупят так, что нет никакой возможности. Я и ездить нынче перестал; кричали в те поры: не надо нам бар, не надо ученых, давай простецов. Сами речи умеем говорить… Вот и договорились!

Директор опять подхватил Палтусова под правое плечо. Палтусов улыбался и думал в эту минуту в ответ на то, что ему говорил круглый человечек. Он почти всегда думал о себе, потому тихая усмешка так часто и всплывала на его лице.

V

— Вот и контрольная, — довел его директор до широкой двойной конторки за перилами.

Директору поклонился сухощавый блондин с лысиной, в цветном галстуке. Палтусов уже видел его, но по имени не знал.

— Вот им переводец, — сказал директор контролеру.

— Очень хорошо-с! — ответил тот одним духом и нахмурил брови.

У него в руках было несколько листов, за ухом торчало перо, во рту — карандаш. Он что-то искал. Щеки его покраснели. Нервно перебрасывал он ворох векселей, телеграмм с переводами, ордеров — и не находил. Его нервность сказывалась в порывистых движеньях рук, головы и даже всего корпуса. Он то и дело вертелся на каблуках. Выхватит один бланк, отбросит, потом опять схватит и насадит на медный крючок, висевший на стене за его спиной, начнет снова швырять и выдувать воздух носом, а левой рукой ерошит себе редкие волосы около лысины.

Кругом барьера дожидалось человек пять, больше артельщики.

— Павел Павлыч! — окликнул еще раз директор. — Пожалуйста, не задержите Андрея Дмитриевича.

И он своими глазками указывал Палтусову, как тормошится контролер.

— Позвольте-с, — кинул тот Палтусову и с сердцем насадил на крючок еще два бланка.

Палтусов достал перевод из большого гладкого портфеля венской работы, в виде пакета. Он передал сизый листок директору. Тот сейчас же схватил глазами сумму.

— Выиграли, что ли, первого сентября? — спросил он, прищурившись. — Или тетенька какая Богу душу отдала?

— Ни то, ни другое. Так, оставались деньжонки… Вексель был на несколько тысяч рублей.