Кисмет - [57]

— А я напилась на дне рождения отца. Мне было двенадцать, я выпила тайком на кухне. Потом пошла в соседский дом, где жил парень, которого любила, и у окна потом… Мне стало плохо, парень вышел, а я… — Она наклонилась и, хрипя, высунула язык. — Знаешь, он был такой благородный, играл на пианино и все такое, в школе был самый лучший. А потом я была рада, что… это… меня вырвало прямо на него. Все были злы на меня, особенно отец с матерью. Я пью редко — от этого устаешь, я не люблю быть уставшей, потому что, когда жизнь нормальная, я могу свернуть горы… и не хочется спать.

Если бы у Джины со Слибульским не было сегодня приема, мы бы спокойно заказали третью бутылку.

Когда мы шли к машине, Лейла вдруг преградила мне дорогу.

— Когда вернется мать, выпьем опять шампанского?

— Еще как! Втроем мы опустошим весь бар.

На какой-то момент меня бросило в жар. Я вспомнил про завтрашний день. Я старался не думать об этом, но вдруг эта мысль пронзила меня насквозь.

Когда мы ехали по опустевшему вечернему городу в направлении Заксенхаузена, по радио звучал хит Вана Моррисона «When God Shines His Light». Впервые за эту неделю я видел, как за небоскребами заходит солнце, и мне стало легко на душе.

ГЛАВА 18

Слибульскому было намного хуже. Десяти минут в обществе собравшихся гостей, которых я застал за аперитивом, было вполне достаточно, чтобы понять, для чего меня сюда пригласили. Возможно, моя личная жизнь и была отчасти предметом его заботы, но прежде всего меня пригласили для того, чтобы я разбавил собой эту компанию «высоколобых» интеллектуалов, не упускавших ни единого повода блеснуть своими знаниями. При очередном наполнении бокалов они наперебой старались ввернуть латинскую поговорку на алкогольную тему, сопровождая каждый жест дурацкими смешками, а учитывая присутствие простых смертных, как я, изредка опускались и до простецких шуточек. Время от времени Джина взглядами давала понять, что поведение ее гостей она тоже не одобряет, однако отдавала явное предпочтение музейщикам, а не мужу — торговцу мороженым. Слибульский изредка посматривал на нее со страдальческим выражением лица. В центре внимания был ее новый шеф — директор музея, видный, загорелый, стройный мужчина лет пятидесяти, в спортивной куртке с капюшоном, широких штанах и кроссовках типа крылатых ракет, напоминающих обувь, которую носил Грегор. Всем своим видом он словно старался подчеркнуть, что у него нет возраста. Анекдоты, которыми он без умолку сыпал, свидетельствовали о том же.

— Я уже рассказывал, как недавно в Тунисе меня не пустили в здание Конгресса? Блеск! В течение получаса они не могли поверить — при том, что я предъявил им свой пропуск, — что я директор музея из Франкфурта.

На это одна из дамочек, которая весь вечер делала все возможное, чтобы заслужить титул «Самая глупая курица компании», удивленно воскликнула:

— Но почему?

А может, она была вовсе не так глупа? Наоборот, очень даже умна и знала, как понравиться своему шефу, потому что тот с большой готовностью сразу же ответил ей:

— Вы только посмотрите на меня. — Он, смеясь, показал на свою одежду. — Арабы, видимо, приняли меня за ширяльщика или шизика.

Надо заметить, что вся эта музейная публика действительно производила впечатление довольно шизоидной. Говорили они не стесняясь в выражениях, не беспокоясь о завтрашнем дне:

— Слушай, Айрис, ты уже напился до икоты.

— А мне до фонаря, завтра приду на полчаса позже, — отвечал тот.

— Старый хрыч, который написал эту заметку, может, у себя в Италии и является авторитетом, но по поводу сего опуса я, пожалуй, воздержусь от комментариев.

— Слушай, Хайнер, — кто-то дерзко заметил шефу, — я сейчас посмотрел на тебя сзади и принял за нашего стажера Лукаса, который все время тянет нас на всякие дискотеки послушать техно. Ты уж оденься во что-нибудь поприличнее.

Шеф реагировал довольно резко:

— В тот день, когда я надену на себя что-то «поприличнее», как ты выражаешься, меня сразу же можно гнать из музея, — сказал директор, язвительно покачав головой, а потом добавил: — Нет, если на полном серьезе, отвлекшись от ширины моих штанов, вы посмотрите, как другие директора музеев руководят своим хозяйством — это же, мягко выражаясь, прошлый век. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Иными словами, я знаю себе цену и, если честно, чувствую себя здесь на своем месте, sorry.

Вот этого я не мог сказать о себе. Мое место было явно не здесь. Подлив себе вина, я положил в рот крекер с сыром и стал искать Слибульского. Они сидели с Лейлой на кухне и шелушили чеснок. Мы с Лейлой обменялись улыбками — как-никак собутыльники по распитию шампанского.

— Ну как там? — спросил Слибульский, не поднимая головы.

— М-да… любопытное зрелище.

— Хм.

— Эти шикарные дамы, как ты сказал…

— Ладно, ладно, не продолжай.

Я подсел к ним за кухонный стол, сунул в рот сигарету и стал наблюдать за их занятием.

Вдруг Слибульский откинул голову назад и спросил:

— Что случилось? Что означает твоя ухмылка? Там кто-то есть?

— Там? Нет, не там.

— Ага. — Он продолжал шелушить чеснок. — И где вы познакомились?

— Подожди.

— Я все слышала, — сказала Лейла и многозначительно засияла, когда мы оба удивленно посмотрели на нее. — Я знаю, ты еще раз смотрел видео.