Кисмет - [55]

— Бар закрывается!

Я заказал себе последний стакан и, улыбаясь кельнеру, вдруг ощутил, как эти несколько бокалов сидра полностью прояснили мои мозги. Я осушил стакан и, чтобы в мозгу стало еще яснее, решил выпить что-нибудь еще. Вышел на улицу и завернул за угол, где была пивная, работавшая круглые сутки. Казалось, вернувшись домой, я буду чувствовать себя прекрасно. Однако на следующее утро ничего подобного я не ощутил.

ГЛАВА 17

Проснулся я около двенадцати часов и обнаружил, что лежу рядом с софой, между разбросанными видеокассетами, пачками сигарет и пустой бутылкой из-под водки, с включенным видео. Полежал еще немного, ощупал себя, не болит ли что, и, решив, что все в порядке, поднялся и переключил телевизор на обычную программу. Потом принял «Алка-зельцер», холодный душ, переоделся, выпил литр воды, открыл окно и пошел в соседнее кафе завтракать.

Через час земля еще качалась под ногами, но я уже чувствовал себя достаточно бодро, чтобы сесть в машину и исполнить данное Лейле обещание. На дороге, как мне показалось, за рулем были сплошные новички, и я изо всех сил старался увернуться от их странных маневров. Меня все время преследовала мысль: что-то я упустил в разговоре с албанцем. Что должен был еще сказать? О чем спросить? Нет, как ни старался, ничего не мог вспомнить. Тем временем я уже подъезжал к дому Слибульского.

Вторая половина дня прошла так же, как и в прошлый раз, когда мы искали Сузи, правда с одним исключением: Лейла пару раз сделала комплимент в адрес моего костюма, но каждый раз отворачивалась от меня, когда я смотрел в ее сторону.

— От тебя пахнет, как из мусорного ведра.

Когда Лейла изучала собак, я, в основном, пристраивался на каком-нибудь ящике, жадно пил воду из бутылки, удивляясь, что собаки могут так долго, жалобно и настойчиво лаять. В Келькхайме сторож пристал к нам с вопросом, не цыгане ли мы. Возможно, его смутил мой костюм или пестрое платье Лейлы, ее серебряный браслет и серьги. Не получив от меня вразумительного ответа, он преградил нам дорогу и, выпятив вперед подбородок, спросил, не собираемся ли мы съесть собаку, которую ищем. О Господи!

— Нет, мы собираемся выпить ее кровь, — выпалила Лейла, подмигнув мне.

Сторож зажмурился, перевел взгляд с Лейлы на меня и, показав большим пальцем на девочку, спросил:

— Что она сказала?

Я вздохнул.

— Вы сами слышали. Мы выпускаем из них кровь, перегоняем и напиваемся до бесчувствия. Вас что-то не устраивает?

Такого связного и подробного ответа он, кажется, не ожидал услышать и, отступив на шаг, снова оглядел меня и Лейлу, покачал головой, скорчил рожу и равнодушно отвернулся.

В Оберурсуле общий собачий хор перекрывался звонким лаем одной собаки. Я чуть было не свалился с ящика, когда сломя голову прибежала Лейла. Возбужденно дергая за рукав, она повела меня к одной из клеток. То, что я там увидел, казалось обыкновенной овчаркой, ничем не отличающейся от остальных, но, по глубокому убеждению Лейлы, это была именно «наша» собака. Действительно, она четко реагировала на кличку Сузи, восторженно повизгивая и поджимая хвост. Я поздравил и обнял Лейлу, которую буквально распирало от гордости.

Потом мы прошли в контору, выполнили все формальности, затем купили поводок и по телефону сообщили фрау Байерле, что едем к ней. Через полчаса мы уже двигались обратно в город: Лейла, счастливая, будто выиграла в лотерею, я, полный уважения к ней и к тому моменту почти протрезвевший, и, наконец, Сузи, высовывающая голову из окна машины и оглашающая приветственным лаем всю область между Рейном и Майном.

— Я скажу, что ты моя племянница из Боснии.

— Почему?

— Иначе мне трудно будет объяснить фрау Байерле твое присутствие. Она любит, чтобы было все понятно. И постарайся быть печальной. Если я упомяну Боснию, можешь немного всплакнуть или закрыть лицо руками, понятно?

— Зачем врать?

— Так лучше. Если немного не приврать, она нас не поймет. — Лейла бросила на меня недоуменный взгляд. — Ладно. Проехали. В общем, изображай из себя грустную боснийскую девушку, а по ходу дела сообразишь, как себя вести. Хорошо, если бы ты еще на время сняла с себя эти украшения.

Вскоре я припарковался у дома моей клиентки, и мы вышли из машины. Лейла взяла с заднего сидения Сузи, которая заливалась радостным лаем и как сумасшедшая рвалась с поводка. Фрау Байерле проживала на вилле с небольшим парком и коваными чугунными воротами. Я позвонил в калитку. Раздался щелчок, и мы с Лейлой, ведя рвавшуюся с поводка собаку, прошли по усыпанной гравием дорожке к дому. Фрау Байерле, раскрыв объятия, уже спешила нам навстречу, к своей любимой Сузи.

Ее гладкие темно-русые волосы, скрепленные металлической заколкой, были расчесаны на прямой пробор, так что виднелась четкая полоска кожи. У нее было почти квадратное, плоское лицо и маленький вздернутый носик, который она постоянно морщила, свысока наблюдая за всем происходящим на этом свете, будто видит все человеческие слабости, о которых простые смертные даже не подозревают. На ней был брючный костюм серого цвета, на шее — белый шелковый шарф, а на ногах — отполированные до блеска туфли без каблуков. Пожав нам руки, она долго благодарила, все время повторяя, как счастлива снова быть вместе с Сузи, и пригласила войти в дом, где угостила нас печеньем и напитками. Немного погодя мы уже сидели в зимнем саду, потягивая вишневый сок и поедая ванильные рогалики. За окнами открывался вид на парк с фонтаном и с «египетской» статуей, вокруг которой бесновалась Сузи, пуская короткие струйки на кусты и деревья. В заборе справа виднелась задраенная дыра, через которую две недели назад сбежала Сузи. Ее, возможно, кто-то тогда подобрал, или она, по своей глупости, не нашла дорогу домой.