Кислородный предел - [12]
Господа опускают экран и включают проектор. На экране — как будто открытка с Ривьеры; меловая, ослепительная вилла, грандиозная, как Парфенон, но в то же время смиренно, бережно вкрапленная в пейзаж, в голубой, бездонный космос ослепительного неба и искрящегося моря.
— Мы решили акцентировать внимание на личности Гафарова, — комментирует косой. Бог ты мой, он еще и шепелявый. — Вот его испанская вилла. Площадь — восемь гектаров. Общая стоимость — восемь миллионов евро. Время сдачи под ключ совпадет с началом увольнений на заводе… А это база отдыха, принадлежащая заводу. — Пейзаж на экране меняется. — Санаторий «Зубова поляна».
Между высоких сосен, розовых на закате, отчетливо белеют свеженькие, чистенькие, опрятные корпуса.
— Теперь это частный гостиничный комплекс, в котором отдыхает кто угодно, но только не рабочие завода. А это еще одна личная резиденция господина Гафарова на живописном камском берегу. Это частная вечеринка в одном из специфических московских клубов. Тут я должен сказать, что, принимая ваше предложение, мы с самого начала перешли черту приличий, общепринятого такта…
На экране, ритмично подергивая тренированными конечностями и подрагивая ягодицами в такт, танцевали лиловые негры с голышами мощных мышц под навощенной кожей, миловались молочнозрелые подростки и плешивые, похожие на престарелых нацистских преступников, джентльмены в твидовых пиджаках; маленькие пухлые мужчинки, жизнерадостные, словно карапузы на детсадовских горшках, и импозантные, осанистые отцы семейств с сигарными окурками в зубах увлеченно аплодировали крутобедрым, пышногрудым трансвеститам, которые, прогнувшись, как в «Плейбое», классически откидывали волосы и чмокали воздух накачанными силиконом губами. Невольники со статью Аполлона потрясали надувными фаллосами. Ветродувные машины поднимали ввысь мириады белых перьев, будто трепетные споры вездесущего педерастического вируса. И сменялись перед взором глаза — с молодым азартом и подернутые возрастной рыбьей мутью, красные от недосыпа и, напротив, со свежайшими голубоватыми белками. Не было в них вызова, гротескной томности, порочной поволоки, было что-то другое — упоение не упоение, торжество не торжество, а, наверное, просто довольствование легитимностью существования. И эту наконец достигнутую, завоеванную дозволенность (захваченную с боем примиренность общества с собой) они и потребляли, тратили сейчас — не поспешно-воровато, с беспрестанными спохватками, а уверенно и широко, не таясь и сознавая, что дозволенность вот эта, толерантность — навсегда. Вот лицо Гафарова мелькнуло на экране.
Разбегаев, Кругель, Байтукалов, не веря собственным глазам, не в силах допустить, не постигая, утратив всякие остатки веры в разумность человечества, воззряются на Сухожилова.
— Это все у вас, ребят? — осведомляется Сергей с преувеличенной заботливостью. — А что? Отличная работа Менделеевск — глубинка России с консервативными нравами: как только это появляется на всех каналах, Гафаров сразу же лишается поддержки на заводе и за его пределами. Предлагаю эту тему раскрутить. Гафаров — содержатель нескольких подпольных детских порностудий, общественно опасный извращенец. Как вам? — Насладившись общим ступором, Сухожилов встает. — Если вы не против, — Сухожилов подходит к проектору, — предлагаю страховочный вариант.
— Ну, если вы считаете, что наш подход и качество работы вообще… — обиженно бубнит Рубен Игнасио (карлика зовут Рубен Игнасио).
— Да нет, ну что вы? Скажи, Марин, возможно, я чего-то до конца не понимаю, но, по-моему, само понятие публичных отношений априори требует хотя бы гармоничной внешности у человека, который этим делом занимается. Ну, вот такой, как у тебя, Марин, такой вот гармоничной. Ну, а тогда какого здесь делает вот этот горбатый! косоглазый! шепелявый! заикающийся карлик? Об умственных способностях сейчас молчим. А? Что? Не слышу! Рубен? Игнасио? Читаю в твоих честных глазах какой-то неясный упрек. Может, ты хочешь выйти, поговорить по-мужски? Отхлестать меня перчаткой, как и подобает настоящему испанскому гранду? Я к вашим услугам, сударь. Что-что-что ты там бормочешь? Я за это отвечу? Ну, прямо детский сад — штаны на лямках. Ты мне больше не дружок… Да стой, куда ты? Вернись, я все прощу!
Рубен Игнасио, позеленев и выпучив глаза, направляется к выходу.
— Вот что, дружок, — говорит Сухожилов, грозно нависнув над коллегой Рубена. — Я надеюсь, нервы у тебя покрепче, и ты в отличие от своего коллеги производишь впечатление вменяемого человека. Ну, так вот, должен понимать: для вас потерять такого жирного клиента, как «Инвеко»… Ну, а если вдруг вздумаете соскочить, я вам выкачу такую неустойку, что придется офисную мебель продавать. Вадим тебя, да? Вы провели огромную работу… нет, серьезно. Раскопали много интересных фактов. Без балды — интервью с прокурором на самом деле стоит дорогого. Отмывание нелегально нажитых средств, ущерб государству в размере двухсот миллионов рублей. Не беда, что дело развалили в зародыше, — звон все равно идет. Отлично. А дальше развели педерастию, извини, на постном масле. Нет, я, конечно, понимаю, это очень интересно, в какую дырку и с каким животным Рустам Шамшиевич сношается.
Гражданская война. Двадцатый год. Лавины всадников и лошадей в заснеженных донских степях — и юный чекист-одиночка, «романтик революции», который гонится за перекати-полем человеческих судеб, где невозможно отличить красных от белых, героев от чудовищ, жертв от палачей и даже будто бы живых от мертвых. Новый роман Сергея Самсонова — реанимированный «истерн», написанный на пределе исторической достоверности, масштабный эпос о корнях насилия и зла в русском характере и человеческой природе, о разрушительности власти и спасении в любви, об утопической мечте и крови, которой за нее приходится платить.
Великая Отечественная. Красные соколы и матерые асы люфтваффе каждодневно решают, кто будет господствовать в воздухе – и ходить по земле. Счет взаимных потерь идет на тысячи подбитых самолетов и убитых пилотов. Но у Григория Зворыгина и Германа Борха – свой счет. Свое противоборство. Своя цена господства, жизни и свободы. И одна на двоих «красота боевого полета».
Новый роман Сергея Самсонова «Проводник электричества» — это настоящая большая литература, уникальная по охвату исторического материала и психологической глубине книга, в которой автор великолепным языком описал период русской истории более чем в полвека. Со времен Второй мировой войны по сегодняшний день. Герои романа — опер Анатолий Нагульнов по прозвищу Железяка, наводящий ужас не только на бандитов Москвы, но и на своих коллег; гениальный композитор Эдисон Камлаев, пишущий музыку для Голливуда; юный врач, племянник Камлаева — Иван, вернувшийся из-за границы на родину в Россию, как князь Мышкин, и столкнувшийся с этой огромной и безжалостной страной во всем беспредельном размахе ее гражданской дикости.Эти трое, поначалу даже незнакомые друг с другом, встретятся и пройдут путь от ненависти до дружбы.А контрапунктом роману служит судьба предка Камлаевых — выдающегося хирурга Варлама Камлаева, во время Второй мировой спасшего жизни сотням людей.Несколько лет назад роман Сергея Самсонова «Аномалия Камлаева» входил в шорт-лист премии «Национальный бестселлер» и вызвал в прессе лавину публикаций о возрождении настоящего русского романа.
Сверходаренный центрфорвард из России Семен Шувалов живет в чудесном мире иррациональной, божественной игры: ее гармония, причудливая логика целиком захватили его. В изнуряющей гонке за исполнительским совершенством он обнаруживает, что стал жертвой грандиозного заговора, цель которого — сделать самых дорогостоящих игроков планеты абсолютно непобедимыми.
Известный андерграундный композитор Матвей Камлаев слышит божественный диссонанс в падении башен-близнецов 11 сентября. Он живет в мире музыки, дышит ею, думает и чувствует через нее. Он ломает привычные музыкальные конструкции, создавая новую гармонию. Он — признанный гений.Но не во всем. Обвинения в тунеядстве, отлучение от творчества, усталость от любви испытывают его талант на прочность.Читая роман, как будто слышишь музыку.Произведения такого масштаба Россия не знала давно. Синтез исторической эпопеи и лирической поэмы, умноженный на удивительную музыкальную композицию романа, дает эффект грандиозной оперы.
…один — царь и бог металлургического города, способного 23 раза опоясать стальным прокатом Землю по экватору. Другой — потомственный рабочий, живущий в подножии огненной домны высотой со статую Свободы. Один решает участи ста тысяч сталеваров, другой обреченно бунтует против железной предопределенности судьбы. Хозяин и раб. Первая строчка в русском «Форбс» и «серый ватник на обочине». Кто мог знать, что они завтра будут дышать одним воздухом.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.