Киреевы - [11]

Этот разговор о парторге ЦК был месяца два тому назад, а сейчас на заводе уже все знают, с какой страстностью борется Доронин не только за производственные успехи, но и за каждого члена коллектива.

Его оценку авиадизеля выслушали с большим вниманием.

— Во время испытательного полета в Арктику выяснились достоинства и недостатки мотора Родченко, — сказал Доронин. — Пусть этот мотор еще нельзя считать доведенным до конца, но и сейчас уже ясны его преимущества по сравнению с бензиновыми моторами: технические показатели авиадизеля более высокие, он экономичен и безопаснее в пожарном отношении. Проделанный позавчера воздушный путь, конечно, еще не предел для авиационных дизелей.

Партия и правительство ставят перед нами, строителями авиамоторов, ответственную задачу: дать советской авиации достойные ее воздушные двигатели. Нам уже нужны моторы в пять — шесть тысяч лошадиных сил, а в ближайшем будущем еще более мощные. Мы должны мыслить перспективно, не жить только сегодняшним днем.

Я считаю: нашему заводу повезло, что именно у нас строится такой мощный авиадизель. Сегодня — сила этого мотора шесть тысяч, а завтра эта сила вырастет и станет «силищей», по удачному выражению товарища Морозова. Так неужели мы добровольно откажемся от участия в рождении этой «силищи»? Инженер Глинский сказал: мотор Родченко тянет завод назад, к невыполнению плана. Неверно это. Назад завод тянут подобные деляческие рассуждения. И товарищу Чеботареву стыдно. Ему не мешало бы послушать, как говорят рабочие его цеха о моторе Родченко. Они-то не боятся лишней нагрузки.

— Да разве я против мотора Родченко? — смущенно откликнулся Чеботарев. — Я только за то, чтобы его в план включили.

— Это верно, — кивнул головой парторг, — я согласен с вами, а также с инженером Глинским, что работы Родченко следует упорядочить, создать ему все необходимые условия. Но сделать это надо не в Москве, а здесь, на нашем заводе. И общий заводской план не должен пострадать — это нам никто не позволит!

Андрей посмотрел на Морозова. Тот с сияющим видом именинника не сводил глаз с Доронина. Белов коротко подвел итоги совещания:

— Мотор Родченко представляет безусловный интерес. Уже на деле доказано его преимущество перед бензиновыми двигателями. Мы обязаны помочь Родченко и выделим дополнительные средства для окончательной доводки мотора. Я не буду скрывать от вас свое мнение: нашему заводу не так просто довести мотор Родченко до госиспытаний. Придется поломать голову… не раз еще посовещаться. Но Алексей Кириллович прав, мы найдем нужную поддержку у наших рабочих. С трудностями справимся и основной план вытянем.

Морозов продолжал сиять, словно это его моторы одержали сейчас победу.

Николай Николаевич, довольный результатами совещания, тихонько шепнул Родченко:

— Поздравляю! Смотри, Андрюша! Теперь держись крепко!

Киреев торопился — до отхода поезда оставалось мало времени. Заводская машина повезла его на квартиру.

Дверь открыла Мария Михайловна:

— Я давно жду тебя, Николай.

— Совещание затянулось, жаркие бои были за Андрюшин мотор. Проводишь меня?

— Конечно.

Садясь в машину, Мария Михайловна, волнуясь, спросила:

— Как с мотором Андрея?

— Мы победили. Авиадизель будет доводиться у нас на заводе.

— Я рада за Андрюшу и за тебя тоже. Удачно, что эта победа пришла сегодня, до твоего отъезда в Москву — тебе будет легче бороться за свой самолет.

— Верно! Теперь у меня крепкая почва под ногами. Хотя борьба еще предстоит большая. Ты ведь не откажешься помогать и дальше? Мне очень нужна та статья из последнего немецкого журнала, которую я небе вчера показывал.

— Не огорчайся, Николай, — Мария Михайловна улыбнулась задорно и молодо. — Статья завтра же будет готова, она небольшая и нетрудная.

— Спасибо, родная! — тепло сказал Николай Николаевич.

На вокзале он простился с женой и быстро поднялся на площадку вагона.

Поезд тронулся. Киреев увидел мелькнувший белый платок в руке Марии Михайловны.

Словно отодвинулись годы, дыхание молодости коснулось его. Какое счастье, что он встретил в жизни эту маленькую сероглазую женщину, большую любовь.

Когда перрон с провожающими скрылся, Киреев вошел в купе и сразу же лег на свое место.

Проснулся он уже под вечер. Сквозь открытое окно дул легкий приятный ветерок. Николай Николаевич с удовольствием вдохнул свежий воздух с еле уловимыми запахами леса. В этот момент он наслаждался бездумным покоем, таким редким для него.

Свет в купе не горел, густеющий сумрак окутывал прижавшуюся в уголке дивана фигурку. По слабо различимым контурам можно было догадаться, что это женщина. Остальные пассажиры, очевидно, куда-то вышли.

Сумерки сгустились еще сильнее и перешли в темноту. В коридоре прозвучали возбужденные голоса, мужской смех… и снова все затихло, только колеса продолжали мерно стучать. Изредка паровозный свисток резал воздух.

Пассажирка не шевелилась. Кирееву тоже не хотелось вставать. Так хорошо было лежать и ощущать непрерывное движение вперед без малейшей затраты собственной энергии. Обед он проспал, надо было заставить себя хотя бы поужинать.

— Разрешите зажечь свет, — обратился он к соседке.