Киреевы - [10]

Наркомат разрешил нам строить авиадизель, но в план его не включил, обещал выделить специальные средства — и до сих пор не дал ни копейки. А мотор Родченко обходится заводу недешево. Более трех лет тратятся ценные материалы, деньги, заняты лучшие рабочие, а конца не видно. Это крепко бьет по экспериментальному цеху. Почти целая бригада занята моторами Родченко. Случалось, уже собранный мотор разбирали из-за изменений, внесенных в его конструкцию. В авиадизеле то и дело обнаруживаются отдельные дефекты, и приходится менять детали. У механического цеха большая дополнительная нагрузка, поэтому он уже несколько раз запаздывал с выполнением основного задания. Разве это допустимо? Каждый цех должен работать с такой же точностью, как движение поездов. Мотор Родченко «маневрирует на боковых путях», но своими неожиданными авариями он врывается в график главного пути. Результат печальный! Правильно, Чеботарев?

— Да, — трудновато нам, — откликнулся начальник механического цеха Чеботарев. — Сбивает мотор Родченко наш график. То токарный станок займет, то строгальный… лучших людей…

Андрей растерянно посмотрел на Чеботарева: в темных, глубоко сидящих глазах Василия Степановича было выражение спокойной уверенности. Именно с таким выражением он обычно говорил Родченко:

— Не беспокойся, все будет сделано! Иногда он недовольно хмурился:

— Режешь ты нас, конструктор! Сколько людей забрал. Кто же будет деталями для плановых моторов заниматься?

Но заказ всегда был готов точно в срок, и по всему было видно, что рабочие выполняли его любовно и старательно.

Во время испытательного полета в Арктику авиадизель доказал свое право на существование. Теперь Андрей уверен: мотор будет работать отлично.

«Почему же Чеботарев вдруг оказался противником дизеля? Как реагирует на его выступление Николай Николаевич?» — задавал себе вопросы Родченко.

Киреев делал записи в своем блокноте. И нельзя было понять, обеспокоен ли он выступлением Глинского и репликой Чеботарева. Зато бортмеханик Морозов, обычно на совещаниях молчаливый, флегматичный, на этот раз был не похож сам на себя. Красный от волнения, он порывался что-то сказать, вскакивал и снова опускался на свое место.

Глинский продолжал:

— Мне кажется: раз у авиадизеля во время испытательного полета обнаружено столько дефектов, нет никакого смысла продолжать бесконечную возню. Родченко самому трудно доводить дизель в таких условиях. Тем более, что экспериментальный цех сейчас должен вплотную заняться мотором Семенова, дальше тянуть нельзя, могут быть неприятности. Я предложил бы просить наркома ходатайствовать перед правительством о выделении средств для специального цеха дизельных авиамоторов.

— Кто же разрешит строить специальный цех для мотора, который еще не прошел государственные испытания, — возразил Белов.

— Может быть, нарком добьется в порядке исключения, — ответил ему Глинский. — А если нет, то в Москве существуют научно-исследовательские институты с собственной производственной базой. Там у Родченко будет гораздо больше возможностей довести свой мотор.

Глинский еще не успел окончить, как Морозов попросил:

— Позвольте мне?

Лицо его покраснело еще больше, голос прерывался от волнения:

— Я с пятнадцатого года работаю в авиации. Разные моторы видел, и наши, и заграничные, и такие, какие сейчас только детям в игрушки годятся. А тогда они у нас самыми первоклассными считались.

Сейчас наш завод выпускает бензиновые моторы. Очень хорошие — слов нет. Много летал я на них и в Среднюю Азию, и на Дальний Восток, и в Заполярье. Везде безотказно работают. Нет тебе с ними никакого беспокойства. Но и того, что душа просит, — тоже нет.

Моторы Родченко, правда, беспокойные: то форсунка летит, то масляная помпа не работает. За ними глаз да глаз нужен. Спать некогда! Вчера, когда «тэка» на высоте отказал, — меня в жар бросило. Зато скорость какая — душа радуется! Четыреста километров в час, а то еле-еле триста натягиваем. С авиадизелями мы без посадки сколько тысяч километров протопали. Да разве после этого можно сомневаться, что они нужны. А что дизеля еще с дефектами, так что тут страшного? Не понимаю. Какой же мотор у нас сразу чистым, как стеклышко, вышел? Я что-то про такие и не слыхал. Вспомните, сколько пришлось поработать над нашими бензиновыми, прежде чем их до дела довели. И дизели доведем! Это же силища!

«Молодец, Морозыч! Хорошо сказал», — растроганно подумал Николай Николаевич. Он продолжал делать отметки в блокноте. А когда поднял голову, встретился глазами с Алексеем Кирилловичем Дорониным — парторгом ЦК на заводе. Тот еле заметно одобрительно кивнул в сторону Морозова и улыбнулся. Улыбка открыла ровные белые зубы и смягчила резкие черты узкого суховатого лица с большим лбом, перерезанным поперечной морщиной.

Доронин впервые появился на заводе всего полгода назад, однако рабочие уважительно, с доверием говорят о нем: «наш парторг». Его высокую худощавую фигуру часто можно видеть в цехах.

— По-хорошему беспокойный человек Алексей Кириллович, — одобрительно отзывался о нем мастер экспериментального цеха коммунист, бывший партизан Кузьмич. — Глядите-ка, Леньку Мохова в изобретатели вывел, а мы-то считали, что Ленька и токарь-то неважнецкий. Умеет Доронин нашему брату, рабочему, в душу заглянуть. Ничего не скажешь… Настоящий партийный руководитель…