Киппенберг - [15]

— Сейчас же прекрати! — взорвался я. — Во-первых, тебя абсолютно не касается макияж твоих сослуживцев, а во-вторых, кто сможет работать, когда у него так вот стоят над душой?

Наградой мне был благодарный взгляд из-под искусно подкрашенных век, на что я в свою очередь улыбнулся с тем ничего не значащим дружелюбием, которое в аналогичных случаях, не представляя меня ни неприступным, ни, напротив, слишком уж доступным, помогает мне остаться в образе руководителя, одинаково приветливого со всеми подчиненными.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал я Леману.

Леман не двинулся с места и только пробормотал:

— Да, да, одну минуточку.

Вильде командовал монотонным голосом:

— Умножение, условный переход, перенос, умножение, признак ноль…

Я ждал, глядя на девушку за пультом.

— Сдвиг, деление, сдвиг на разряд вправо, сложение с обратным кодом, набор на пульте, признак равен… То есть как это меньше? — Вильде поскреб в затылке. — Нет? Где мы остановились?

— Девятнадцать триста тридцать семь.

— Ты пойдешь или нет? — спросил я Лемана.

Вильде листал без конца, искал, нашел.

— Вот оно. Продолжим. Признак десять, четвертый регистр.

Леман словно прирос к месту.

— Первый регистр, — сказала девушка.

— Так и проскочим, — продолжал Вильде, — интересно, будет ли здесь останов. По адресу девятнадцать шестьсот два. Останов нормальный.

Леман все так же не сводил взгляда с девичьей руки. Та повернула тумблер и нажала кнопку «Пуск». Несколько секунд спустя застрекотало печатающее устройство.

— Ошибка! — закричала вконец запуганная девушка.

Вильде повернул голову, поглядел на печатающее устройство и сказал с нескрываемым удивлением:

— Ну и белиберда!

Леман заглянул к нему через плечо и ехидно обронил:

— Опять у тебя получилась какая-то патология. Сплошные нули.

— Покорнейше прошу извинить меня, — так начал Вильде на высшем уровне вежливости, а закончил почти нежно: — Смотрел бы ты, Леман, за своим дерьмом.

Я схватил Лемана за руку.

— Идем наконец?

Но Леман словно прирос к месту, потому что печатающее устройство снова застрекотало и Вильде разинул рот.

— Контрольный бит. Регистр AD. Допустим. А что тогда означает I?

— I означает девятнадцать, подрастешь — научишься, — сказал Леман с неизменным высокомерием.

— Все соскочило, — пожаловалась девушка. — Переполнение главной памяти.

— Переполнение главной памяти — чистейшей воды вздор, — продребезжал Леман, — это называется переполнение МОЗУ, понимаете, мой ангел, переполнение МОЗУ.

— Господин Леман, — воззвал я, — если вы сию же минуту не соблаговолите…

Корча нервические гримасы, Леман наконец оторвался от пульта.

Вечная история. Он предпочел бы все делать собственноручно, а остальных не подпускать к ЭВМ и на пушечный выстрел.

Самое страшное — это когда наш фундаментальный мыслитель Харра, который, несмотря на все более сильные очки, видит все хуже, обуянный честолюбием, решает сам посидеть ночью часок-другой за пультом. Эти приступы честолюбия уже не однажды провоцировали у Лемана сердечные приступы, потому что Харра беспардонно путает кнопки, и однажды, после того как ЭВМ уже несколько часов была в работе, Харра с размахом, поистине гениальным, вместо «Возврат» нажал «Общий сброс», после чего Леман просто заклеил лейкопластырем кнопку сброса и тем самым вывел ее из строя, что придало нашему пульту эдакое очаровательное своеобразие.

В операторской, где стоит несколько письменных столов, я придвинул к себе стул, а Леман остановился передо мной в выжидательной позе. Я достал письмо из Тюрингии и спросил:

— Ты ведь знаешь доктора Папста?

Хроническое подергивание лица перешло у Лемана в широкую ухмылку, на сей раз не просто высокомерную, а вообще наглую. Он уселся на стол и, болтая ногами, сказал:

— Да кто же не знает его святейшество? Это ведь тот самый дядечка с лекарственными травками, мы еще, помнится, страсть как хотели с ним сотрудничать, да вот уже сколько лет никак не соберемся. Ты ведь про него?

И вновь я спрятал свои мысли за «лицом без выражения», чтобы Леман не догадался, как я зол. Про сотрудничество с Тюрингией у нас до сих пор и разговору не было, и Леман как никто другой знал это. Если даже отдел Кортнера время от времени брал на проверку какое-нибудь снадобье, изготовленное тюрингцами, то потому лишь, что шеф надеялся таким образом откупиться от духа времени, требовавшего сотрудничества с промышленностью. А с нашими первоначальными замыслами, на которые намекал Леман, эта проверка не имела ничего общего. Я нахмурился. Не люблю, когда мне напоминают о некоторых обстоятельствах, и уж подавно — когда напоминают таким вот образом. Хватит с меня той порции, которую выдаст мне Босков.

Сидеть на столе и болтать ногами любой сумеет. Не Леману предстоит схватка с Ланквицем. Мало ли что он ценный работник, это еще не дает ему права так наглеть.

— Во-первых, — холодно сказал я, — тебе следовало бы сосредоточить свое внимание на том, чтобы машина наконец-то начала работать в две смены. Во-вторых, я считаю твой тон неуместным даже в беседе с ангелочками у пульта, ты меня понял?

Ухмылка на лице Лемана погасла. Он нервически заморгал, потом вздохнул и сказал: