Кинто - [20]

Наблюдавшие все это издали женщины отпрянули. Жена решила, у Датико неприятности на работе. Теща загадочно улыбалась…

Знали б они, что подчиненные этого близкого им человека ходят теперь с разинутыми ртами и не могут понять необъяснимого: был не человек, а взрывчатка и вдруг перестал ругаться, извините, взрываться, а если по привычке и обзовет кого-нибудь ишаком, тут же спохватится, руку приложит к груди, извини, говорит, ишак тоже человек… или что-то в этом роде.

Мы понимаем, что не место здесь и не время для толкования загадочной улыбки бабушки, но несправедливо будет лишать ее воспоминаний.

Лет пятьдесят назад на окраине города, где-то у дороги на Манглиси, коротала старость одинокая бедная женщина со своим псом. Каким-то образом прибилась к ним кошка. Молодая и, видимо, очень уверенная в себе.

У бедной женщины была хибарка. А пес даже будки не имел. Под навесом у него только подстилка.

Небольшая коротконогая псина от прожитых лет и лежачего образа жизни была грузновата, чего, кстати, с пожилыми кошками никогда не случается.

Так и жили они втроем как могли.

Бедная старая женщина раз в году отправлялась на далекое кладбище почтить своих предков. Это занимало у нее целый день. Уходя, она поручала соседям покормить животных. Это делала Ламарина бабушка, которая была тогда еще девочкой. И вот что увидела эта девочка однажды: на собачьей подстилке, разметав и лапы и хвост, лежит молоденькая кошка, в то время как старый пес, робко поставив лапы на край своей подстилки, стоя спит…

— Ну и что? — могут нам сказать.

— Да ничего, не отказывайте только вашим бабушкам в зоркости души и уважении к благородству.

XVI

Когда Реваз после долгого перерыва впервые пришел к Ламаре, они не смогли ни о чем поговорить. Между ними опять оказался Кинто. Было это после обеда. Взрослые сидели на балконе в тени старой липы. Ламара была у себя и на стук ответила, но не обернулась. Она стояла у портьеры и делала что-то странное: коснется ткани и, как от горячего, отдернет руку. Реваз подошел поближе, и ему сделалось не по себе: из-за портьеры, на высоте полуметра от пола, выскакивало что-то похожее на змейку и исчезало. Он не мог понять, что это? И только когда оттуда наполовину высунулась кошачья голова — один глаз, одно ухо, — парень понял, что это была лапа, которой кот орудовал вслепую, изредка подглядывая.

Ламара поймала наконец эту маячившую в воздухе лапу, подержала чуть, тогда кот с другой стороны портьеры высунулся уже целиком. Сидя на задних лапах, он человечьим жестом отвел край портьеры и, придерживая его под подбородком, уставился на девочку, азартно сверкая глазами. Ламара подхватила его на руки и лишь только поднесла к себе, как он сам вскарабкался ей на плечо и тут же разлегся. Реваз молча смотрел на все это. Наконец, Ламара обернулась к нему со своим живым воротником на плечах. Она торжествующе улыбалась. Реваз смотрел на нее ошеломленный.

— Ты что?!

— Кто тебе подарил?

— Никто, забыл, что ли?.. Ну мы же тогда нашли.

— Ты, конечно, извини, но я никогда не поверю, что это та прошлогодняя шишка…

— Вот именно — она!

— Не ври, тот котенок был серый.

— От грязи.

Реваз с сомнением рассматривал кота. Ламара опустила его на ковер и тихо сказала:

— Давай поиграем, Кинто!

Реваз покраснел. Он вспомнил, как Ламара фыркала ему в лицо:

— Почему ты тогда не сказала, что это имя кота?

— А почему ты обо мне глупости думаешь?

Он опустил голову и вдруг услышал:

— Мрм?

Кинто спрашивал, в чем дело, почему не играешь со мной?!

Ламара резким движением занесла над ним ладонь, и кот принял бой — снизу вверх бросился, обхватил обеими лапами руку и держит столько, сколько нужно, чтобы дать понять: «Попалась!» И тут же брык в сторону, и в стойку — торчит столбиком: лапы наготове — чутко отзываются на каждое движение руки, выбирают удобный миг, чтобы опять броситься и взять ее в клещи — бархатные, но крепкие.

Реваз хохотал и клянчил:

— Ну дай мне, дай поиграть…

— Подожди, сейчас будет бокс.

Теперь она легонько пощелкивала кота по разведенным в стороны лапам, и он ей отвечал шлепком на щелчок. А когда Ламара отскочила от него — кот фантастическим прыжком на одних задних лапах настиг ее, продолжая боксировать, — бурым пузом вперед, белыми трусиками напоказ.

Реваз не выдержал, вскочил и, опережая Ламару, стал боксировать с Кинтошкой. Ответные удары кота сразу сделались резче и злее, а когда Реваз схватил его, собираясь посадить к себе на колени, — кот выстрелил всеми лапами, отскочил в сторону и тут же начал отмывать те места, где к нему прикоснулись.

Болезненно самолюбивый Реваз все понял, а кот, приведя себя в порядок, поднял на Ламару глаза, секунду пристально на нее глядел, затем своим многогранным «мрм» вопросил:

— Что это значит, кто он такой?

Девочка наклонилась и подняла податливое, льющееся тельце. Кинто немедленно взобрался на плечо, бесцеремонно куснул ее за ухо и затих.

Ламара стала прохаживаться с ним по комнате. Реваз оправился от смущения и, шагая за ними, как бы между прочим спросил:

— Значит, все-таки это правда, что ты собираешься работать в цирке?

— Вот еще!

— Но он же дрессированный.