Кинто - [18]

Бабушка молча взялась нарезать мясо.

— Как следует накормите бандита!

— Ты что, еще не проснулся, или не видишь, как он над нами издевается? Двери еще никто не открывал, а он тут! Негодяй настоящий, и больше ничего! Ты можешь мне сказать, где он шлялся?!

— Могу, — рассеянно ответил Датико. Сложив руки на животе, он с удовольствием смотрел, как «этот бандит» ест.

Маму сердило то, что папа ничему не удивляется:

— Ты что, сам себе голову морочишь или что-то знаешь и не хочешь говорить?

— Я всегда что-то такое знаю, чего вы, женщины, знать не можете!

— Тогда скажи, где и когда ты его видел?

— Ночью на дереве.

— Вааа-ай!

Все семейство перекочевало в гостиную и замерло у окна.

— А теперь выгляни и посмотри направо.

Мама выглянула, все поняла и уставилась на папу испуганным взглядом. Папа тоже все понял и, опережая ее, выразительно развел руками. Мама тут же перевела этот жест на слова:

— Как что делать, все равно надо что-то делать!

— Ничего не надо, пускай уходит, может, у него там дело есть? Как пойдет — так и придет!

— Глупости не говори. Еще какую-нибудь заразу в дом принесет.

— А что ты хочешь, мы не можем в такую жару окно закрывать.

— Послушай меня, Датико, и не кричи.

— Кто кричит, генацвале, кто?

— Ну хорошо, умоляю тебя — послушай! На Майдане[3] у тебя есть человек, сейчас же поезжай и закажи ему решетку, только смотри, такую, чтобы кот не мог вылезать.

— Эээээээээ! Ты что, хочешь, чтобы я сам себя за решетку сажал, — не будет этого, генацвале, нет!

Этим была поставлена большая точка. В доме хорошо знали, что означает папино долгое «э».

XV

Благодаря стараниям бабушки несколько дней в доме было спокойно. Терпеливая, как сам кот, она не спускала глаз с Кинтошки и следила за тем, чтобы дверь в гостиную всегда была закрыта. Для воздуха над этой дверью вынули из фрамуги стекло, и нужный сквозняк был!

В эти дни невообразимой духоты и затишья Ламара помирилась с Ревазом. Как это произошло, никто не знал. Ламара — девочка скрытная, даже бабушке своей не сказала. Просто Реваз снова появился в доме. Одно можно сказать с уверенностью — не он сделал первый шаг. В Грузии это ясно и ребенку, потому что у ребенка мужского пола раньше зубов прорезается самолюбие.

Реваз давным-давно догадывался, кто такой этот Кинто, но сказать: «Прости, я свалял дурака» — был не в состоянии. Он мучился и ждал удобного случая, надеялся, что недоразумение кончится само собой.

А пока Реваз выжидал, Кинто не только рос, но и превращался в члена семьи. Подобрав ко всем ключики, он покорял каждого по отдельности.

А как это непросто!

Каким гигантским обаянием надо обладать, чтобы пробить эту глухую стену ложного величия, которой человек отгораживает себя от всего остального мира живых. Кстати, Датико, как наиболее непосредственный в этом доме, был верно понят котом. Не случайно ведь Кинто общался с ним молча и на почтительном расстоянии. Та единственная оплеуха была детской шалостью. Он делал вид, что не помнит.

С бабушкой кот поддерживал нейтралитет, хотя именно ей был обязан жизнью. Вел он себя так, возможно, в подражание людям, которые с течением лет настолько свыкаются с тем, что молчаливая, неизменно одетая в черное и как бы ушедшая в тень бабушка всегда есть, что перестают замечать ее, как не замечают воздуха. Стоит ли поэтому осуждать Кинтошку, у которого на то была еще и причина — не она стала его кормилицей, а Ламарина мама и главным образом из страха перед микробами, а не из любви. Она сама мыла и обдавала кипятком его мисочку сама подогревала молоко, сама убирала объедки, чтобы кот ел всегда свежее, что он ценил, а ей это льстило.

Тут, однако, была одна тонкость: только у бабушки Кинто просил сменить опилки. Подстережет ее на пути к коробке, забежит вперед, просительно поднимет морду и затянет очень застенчивое «миии-и» и, если она правильно его поняла, мчится к коробке с опилками и там на месте еще раз издает слезное моление.

Совершенно иначе он вел себя со своей кормилицей.

Его появление на пороге кухни смахивало на выход к рампе. Возникнет и замрет. В этой паузе долго гипнотизирует взглядом и, если опять его не заметили, обращается уже вслух:

— Мроо-у? — Неужели не видите, я здесь!

После этой церемонии, ни на кого больше не глядя, деловито идет к своей миске и терпеливо ждет. Никаких отираний о ноги, никаких боданий лбом не будет.

Кинто вообще опрокинул все представления этой гигиенистки о кошках. Прежде всего в доме «ими» не пахло. А что еще удивительно — не было никаких проблем с его пропитанием. Если почему-либо не оказывалось парного мяса или рыбы, кот преспокойно ел то, что ели все. Даже такое пикантное кушанье, как сациви. Создавалось впечатление, что Кинто только аджики не ест. В восточной кухне ему нравилось все, тем более что она не изобилует супами.

Гастрономические причуды кота Ламарину маму не изумляли, поскольку она вообще понятия не имела о животных. Раз, правда, была сбита с толку, даже переполошилась. Причиной был спелый помидор, который выкатился из базарной сумки. Кинто набросился на него, уволок в сторонку и немытым съел! При этом не только смачно чавкал, но и капельку сока с пола слизал, чем нанес Ламариной маме сразу два удара: нажрался микробов и напомнил о диком своем происхождении.