Кинто - [10]
Чертыхаясь и кляня — не виновников ночного переполоха, боже упаси, а свою судьбу, белые призраки начали разбредаться. Но это еще не означает, что они вообще освобождают Датико от своего горячего внимания, не всегда, увы, безобидного!
Утром их жены, подметая балконы или выбегая на крик уличных разносчиков, глядят в оба и подмечают: старуха за хлебом не идет. Девчонка в школу не бежит, и только Датико, как всегда, в отличном настроении, не спеша отправляется на работу. Теперь тихо у них, и добрые соседи совершенно теряют покой — они криков ждут!
Не нужно думать меж тем, что одними ожиданиями криков заняты женщины на Гунибской. Их дневная жизнь нисколько не беднее переживаниями, чем душные тифлисские ночи их мужей.
В те времена бытовое обслуживание населения в Тифлисе стояло на недосягаемой высоте. Все необходимое доставлялось прямо на дом. Ненужное уносилось.
Мацони в нарядных переметных сумках доставлял ишачок, зелень катил перед собой на тачке сам продавец, фрукты тоже ехали на человеке. Шел по улице стройный молодец — у тонкой талии безмен, на голове громадная плоская деревянная чаша с товаром и при всем том, разумеется, — голос!.. Типичный, кстати, кинто!
Сочные эти голоса открывали в городе утро.
Раз в неделю, где-то в середине дня, целый район на несколько часов терял спокойствие. Нечто подобное происходит только при землетрясении, когда женщина в одну руку хватает ребенка, в другую узел, предварительно сунув драгоценности за пояс — и скорее под открытое небо. А тут женщины хватают пустые бидоны и по гулким деревянным балконам, по гудящим деревянным лестницам взапуски несутся на улицу:
— Кэ-ра-син! — очень дразнящее и зажигательное слово.
— Почему?
Да потому что все, кроме шашлыков, в те времена готовили на керосинках или примусах. А кому, спрашивается, охота по жаре тащить керосин из лавки, когда он приехал сам?!
Лошадь, железная бочка, пожилой армянин с колоколом в руке еще где-то на подходе, а чье-то чуткое ухо уже уловило звон, значит, лети поскорее, пока улица в неведении дремлет. Вот женщины и бегут, стреляя бидонами и клича любимых соседок.
Гремят они и кричат и на улице, плотно обступив керосинщика, потому что керосин пенится не хуже пива, да и жаждущих влезть без очереди хватало во все времена!
Тут же происходят и красивые мошенничества — седая женщина в черном величественно движется к этому бурлящему сборищу. В ее старческой руке громадный бидон. Очередь перед старой расступается, а разгоряченные лица обращены не к ней, а во двор — ждут, когда там возникнет великовозрастный внучек, который и потащит домой бидон.
Какими словами встречают его и провожают — произносить не будем, хотя это и соблазнительно, ведь в ярких и емких эпитетах обнажается подчас вся подноготная заботливого внука.
Догадаться нетрудно, как много успевает женщина в хлопотах на благо семьи. Добавим — при таком обслуживании населения.
Не забыты были и дети. И к ним приходил поставщик. На Гунибской это был симпатичный и ласковый старичок с очень вкусной песенкой:
— Бады-буды на бутылки…
И тогда по тем же гулким балконам и лестницам сыплется детвора.
Старичок приходит с полной корзиной воздушной кукурузы. Ребята тащат ему пустые винные бутылки, старичок всыпает в бумажные кульки легкие пресные зерна — и детям и взрослым неплохо.
Не были обойдены и старики, что из дому уже не выходят. К ним раз в месяц приходили старьевщики. Немолодые, но вполне подвижные, они ходили от двора к двору и, как ашуги, были всегда желанны. Ведь старьевщик имеет дело с нуждой, а нужда — сколь относительной ни будь, сюжетами богата. Вот и расцветали на закате старушки, заслыша глуховатый и солидный голос:
— Кар адож пак-па-им, кар адож! — по-русски пели они, но перевод все же нужен: старую одежду покупаем.
И начинается у старух оживление:
— Наш Карадож пришел!
Заметьте — «наш» — на одной улице не встречалось никогда двух мацонщиков, двух зеленщиков, двух старьевщиков — большой порядок в сфере обслуживания был.
Для завершения картины — два слова о сезонных бродячих торговцах. В середине июня в городе появлялись голосистые деревенские парни. Хорошие хозяйки с нетерпением ждут, когда наконец раздастся под окнами:
— Ахали какали, ахали какали!
Воздержитесь от смеха. «Ахали» — по-грузински — свежие, новые, «какали» — всего-навсего орехи. Из молодых зеленых грецких орехов варят душистое нежное варенье.
Стоят внимания и мальчишки — продавцы песка для чистки самоваров, и мойщики ковров, и верзилы, торгующие примусными иголками, — всех не перечтешь.
VII
Званый обед удался на славу.
Настоящий шашлык во все времена был событием. Ни для кого не секрет, что из целого барана шашлычного мяса набирается только на четыре шампура, остальное идет на другие блюда.
Датико не только много пел, но и тостами как-то особенно блистал. Правда, один из последних его тостов смутил гостей тем, что был слишком туманен. Что он хотел сказать, поднимая бокал за какую-то симпатичную и очень умную муху, которая совершенно случайно залетела в его дом и, по некоторым предположениям, должна принести этому дому счастье? Гости ничего не поняли, но, поскольку тамаде вопросов не задают, послушно выпили, по опыту зная, что повод для тоста может быть еще мельче. Стал же классикой тост в честь кахетинской божьей коровки, которая села на виноградную лозу и своими ножками прошлась по ее цветам, а потом прошла вброд по золотым перезрелым виноградинам и… продолжать можно — кто сколько хочет и может.
В момент своего появления, в середине 60-х годов, «Тревога» произвела огромное впечатление: десятки критических отзывов, рецензии Камянова, Вигдоровой, Балтера и других, единодушное признание новизны и актуальности повести даже такими осторожными органами печати, как «Семья и школа» и «Литература в школе», широкая география критики — от «Нового мира» и «Дружбы народов» до «Сибирских огней». Нынче (да и тогда) такого рода и размаха реакция — явление редкое, наводящее искушенного в делах раторских читателя на мысль об организации, подготовке, заботливости и «пробивной силе» автора.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…Ибо сам путешественник, и поэт, и актер», — сказал как-то о себе Николай Глазков (1919–1979), поэт интересный, самобытный. Справедливость этих слов подтверждается рассказами его друзей и знакомых. Только сейчас, после смерти поэта, стало осознаваться, какое это крупное явление — Н. Глазков. Среди авторов сборника не только известные писатели, но и кинорежиссер В. Строева, актер М. Козаков, гроссмейстер Ю. Авербах… В их воспоминаниях вырисовывается облик удивительно своеобразного художника, признанного авторитета у своих собратьев по перу.
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Повести «Акука» и «Солнечные часы» — последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…