Киномелодрама. Фильм ужасов - [85]

Шрифт
Интервал

.

В этой же статье Жан-Пьер Броссар пишет:

«Кинематограф катастроф — следствие экономического и морального кризиса Соединенных Штатов. Еще до войны создавались картины подобного типа («Сан-Франциско» Ван Дейка (1936), «В старом Чикаго» Генри Кинга (1937), «Ураган» Джона Форда (1937) и др.), но та волна отличается от сегодняшней тем, что показывала стихийные катастрофы без участия техники и технологии… Их общие черты — стремление поставить человека на колени, демонстрация безоружности и зависимости людей и одновременное прославление «американского образа жизни»[57].

Кроме постоянно угрожающих человечеству стихий — воды, огня, ветра, вздыбливающейся земли, необычайно модной в последнее время стала угроза со стороны животного мира. К ранее выдуманным фантастическим чудовищам типа Годзиллы, Кин-Конга сегодня добавились акулы-людоеды. Судьба американского фильма «Челюсти» — красноречивый социально-психологический феномен.

Режиссер Стивен Спильберг в 1975 году экранизировал литературный бестселлер о гигантской рыбе, пожирающей людей. К созданию фильма были привлечены специалисты техники, конструкторы, водолазы, трюковики, мастера рекламы. Не обошлось без консультаций столь модных в Америке психоаналитиков, которые советовали, как лучше воздействовать страхом на подсознание «во имя избавления от комплексов». Спильберг в интервью не раз ссылался на Фрейда, стараясь внушить зрителю идею полезности, даже необходимости «лечения» страхом. На самом же деле он создал ловкое произведение, нечто среднее между цирковым аттракционом, техническим шоу и кровавым гиньолем. Один из американских критиков писал:

«Спильберг сконструировал работающую с необыкновенной точностью машину страха. Зритель чувствует себя как подопытная крыса, над которой производят чудовищные эксперименты».

Как и все подобного типа фильмы, «Челюсти» отчетливо делятся на три части: первая — идиллия, вторая — катастрофа и третья — борьба с угрозой.

В книге Питера Бенчли «идиллия» занимает совсем немного места, и носит она откровенно комедийный характер. Полицейский Леонард Гендрикс, дежуря в комиссариате маленького приморского городка, зачитывается дешевым детективом. Телефон зазвонил именно тогда, когда героиня романа, красавица Дикси, изнасилованная бандой мотоциклистов, кастрирует насильников одного за другим ножом, спрятанным в ее роскошных распущенных волосах. С трудом оторвавшись от этой вгоняющей в дрожь истории, Гендрикс не сразу понимает, о чем ему сообщают. Оказывается, у одного из жителей городка пропала гостья, ушла ночью и не вернулась.

Вот и вся мирная прелюдия. В акцию включается полицейский комиссар Мартин Броди, главный герой романа. Начинается вторая часть — катастрофа. В куче водорослей полицейские обнаруживают голову, кусок туловища и руку — все, что осталось от жертвы акулы. Первой мыслью Броди было решение закрыть пляж во избежание возможных несчастий. Казалось бы, это просто сделать; повесить объявление, выставить патруль, и все. Но Броди наталкивается на решительное сопротивление со стороны властей городка. Дело в том, что этот маленький курорт со знаменитым пляжем действует только двенадцать недель в году, остальное время население живет с доходов краткого курортного сезона. Но и это не главное. Главное в том, что власти, во главе с мэром и шерифом, редактором газеты, финансистами из Нью-Йорка, заинтересованные в доходах, ни в коем случае не хотят обнародовать правду, ибо паника сорвет сезон, распугает всех отдыхающих. Начинается долгий и упорный шантаж, но Броди стоит на своем. Ему грозят увольнением с работы, безработицей, нищетой, но отважный полицейский, как и положено благородному герою, не сдается.

Появляется еще одна жертва — ребенок. Слухи об акуле-людоеде все больше тревожат курортников. Какие-то ловкачи начинают брать деньги за вход на пляж, приезжают работники телевидения, журналисты, заключаются пари. Желание выиграть пари заставляет парнишку Джимми влезть в воду. Рискуя жизнью, Броди и молодой океанограф Хупер спасают мальчишку от вынырнувшего рядом с ним чудовища. Хупера же перемалывают челюсти акулы.

Начинается третья часть — борьба и победа. На поле битвы три действующих лица — рыбак Квант, Броди и акула. Долго длится охота, все утыканное гарпунами Кванта животное продолжает жить. Оно атакует лодку, пробивает в ней бреши, наконец, переворачивает ее. Погибает рыбак. И только Броди рядом с уже мертвой гигантской акулой подплывает к пляжу.

Фильм значительно отошел от литературного первоисточника. Смягчена тема ажиотажа вокруг события, невнятней стала позиция главного героя. Здесь именно Броди не решается поначалу закрыть пляж. Позиция его меняется только после того, как мать погибшего ребенка публично дает ему пощечину (эффектная сцена!). Значительно выросла роль биолога и океанографа Хупера, которого интересует акула прежде всего как необычный биологический экспонат. И наконец, появилась новая мотивировка действий Кванта, который еще с войны «мстит» акулам, пожравшим триста его товарищей-солдат в Японском море. С тех пор он ищет любой возможности уничтожать это довольно абстрактное зло. Три основных героя, таким образом, представляют те же традиционные силы, которые выступают во всех фильмах катастроф — полицию, науку, армию.


Рекомендуем почитать
Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

В книге, посвященной теме взаимоотношений Антона Чехова с евреями, его биография впервые представлена в контексте русско-еврейских культурных связей второй половины XIX — начала ХХ в. Показано, что писатель, как никто другой из классиков русской литературы XIX в., с ранних лет находился в еврейском окружении. При этом его позиция в отношении активного участия евреев в русской культурно-общественной жизни носила сложный, изменчивый характер. Тем не менее, Чехов всегда дистанцировался от любых публичных проявлений ксенофобии, в т. ч.


Достоевский и евреи

Настоящая книга, написанная писателем-документалистом Марком Уральским (Глава I–VIII) в соавторстве с ученым-филологом, профессором новозеландского университета Кентербери Генриеттой Мондри (Глава IX–XI), посвящена одной из самых сложных в силу своей тенденциозности тем научного достоевсковедения — отношению Федора Достоевского к «еврейскому вопросу» в России и еврейскому народу в целом. В ней на основе большого корпуса документальных материалов исследованы исторические предпосылки возникновения темы «Достоевский и евреи» и дан всесторонний анализ многолетней научно-публицистической дискуссии по этому вопросу. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Санкт-Петербург и русский двор, 1703–1761

Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».


Кумар долбящий и созависимость. Трезвение и литература

Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».


Феномен тахарруш как коллективное сексуальное насилие

В статье анализируется феномен коллективного сексуального насилия, ярко проявившийся за последние несколько лет в Германии в связи наплывом беженцев и мигрантов. В поисках объяснения этого феномена как экспорта гендеризованных форм насилия автор исследует его истоки в форме вторичного анализа данных мониторинга, отслеживая эскалацию и разрывы в практике применения сексуализированного насилия, сопряженного с политической борьбой во время двух египетских революций. Интерсекциональность гендера, этничности, социальных проблем и кризиса власти, рассмотренные в ряде исследований в режиме мониторинга, свидетельствуют о привнесении политических значений в сексуализированное насилие или об инструментализации сексуального насилия политическими силами в борьбе за власть.


Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают

«Лишний человек», «луч света в темном царстве», «среда заела», «декабристы разбудили Герцена»… Унылые литературные штампы. Многие из нас оставили знакомство с русской классикой в школьных годах – натянутое, неприятное и прохладное знакомство. Взрослые возвращаются к произведениям школьной программы лишь через много лет. И удивляются, и радуются, и влюбляются в то, что когда-то казалось невыносимой, неимоверной ерундой.Перед вами – история человека, который намного счастливее нас. Американка Элиф Батуман не ходила в русскую школу – она сама взялась за нашу классику и постепенно поняла, что обрела смысл жизни.