Кино Японии - [34]

Шрифт
Интервал

Госпожу Оиси переводят в главную школу на острове и разлучают с ее двенадцатью учениками. Четыре года спустя, когда дети переходят в пятый класс, они начинают посещать уже эту школу, и Оиси снова становится их руководительницей. Это происходит как раз в то время, когда она выходит замуж за моряка. Сцены простой деревенской свадьбы и ее счастливого воссоединения с учениками вызывают чувство чистой радости, которое приходит с весной, захлестнувшей маленький островок.

Эти две ослепительно красивые сцены — картины мирного счастья — даны в середине фильма. Затем разворачивается трагедия, начинающаяся с того, что коллегу госпожи Оиси арестовывает полиция по подозрению в том, что он коммунист. Она преисполнена праведным негодованием из-за трусости учителей, никто из которых, включая директора, не заступается за арестованного. Затем одна из двенадцати учеников, девочка из бедной семьи, вынуждена оставить школу и пойти работать. Во время поездки в одно из красивых мест на острове Сикоку, устроенной для выпускников, учительница случайно встречает эту несчастную девочку, которая работает там в макаронной лавочке. Еще некоторое время спустя, весенним днем, когда вишни стоят в цвету, к ней приходят два мальчика — выпускника. У одного из них на голове школьная фуражка, у другого — шапочка подмастерья в торговом доме; ее поражает их необычно чинное поведение, когда они собираются уходить.

Описанные сцены раскрывают условия общественного бытия в Японии в начале тридцатых годов: преследования людей, подозреваемых в левых настроениях; бедность; настороженность, которую принес подъем милитаризма. Вскоре после того, как двенадцать учеников заканчивают школу, из нее уходит и госпожа Оиси; одна из причин — постепенное проникновение в школу милитаристских настроений. Многие из школьников в ее классе говорят о вступлении в армию, а когда она возражает им, ее начинают за спиной называть «красной». Другой причиной было то, что она хотела посвятить себя семейным обязанностям жены и матери. В тот год, когда она покидает школу, происходит важное событие в системе японского образования; правительство полностью подавило движение за реформы в этой сфере, объявив его «левым» и «либеральным».

Затем рассказ переносится в 1941 год. Некоторых из двенадцати учеников мы видим среди уходящих на войну, а на причале их провожают члены Женской патриотической ассоциации. Там же и госпожа Оиси в своем домашнем переднике. Мальчики поднимаются на транспортный корабль. Внезапно, когда оркестр начинает играть грустную мелодию, они разражаются рыданиями; плачет и госпожа Оиси.

Когда повествование в фильме доходит до этих событий, большинство зрителей того поколения — и я в том числе — испытывают душевное потрясение. Но при всем том приходится признать, что режиссер Киносита пошел по самому легкому пути, продержав свою героиню взаперти с 1934 года и до конца войны. Причины ее ухода из школы — пацифистская реакция на милитаризм и чувство материнства — понятны; и все же интересно, что бы с ней случилось, если бы она продолжала преподавать. Я могу попытаться представить это, поскольку сам пошел в школу в 1937 году.

Нельзя сказать, что воспоминания о моих учителях приятны. Одна учительница задала мне головомойку за то, что я прогуливал репетиции хорового пения националистической песни, исполняющейся 11 февраля, в День основания империи. Я помню также учительницу, которая была ответственной за нашу подготовку ко вступительным экзаменам в среднюю школу. Она заставляла нас заучивать и декламировать серьезным голосом что-то об «августейших достоинствах Его Величества Императора». Короче говоря, я не могу припомнить ни одного преподавателя начальной школы, который походил бы на госпожу Оиси. Даже если такие люди тогда и вправду существовали, они, вероятнее всего, были принуждены оставить работу; если же они продолжали преподавать во время войны, они, скорее всего, становились такими же, как те малосимпатичные учителя, которых я помню.

Госпожа Оиси — идеальный образ, который остается неизменным на протяжении всего фильма. При этом она уходит со сцены в самый важный момент, когда ей следовало бы призвать к ответу учителей, внушавших ученикам идеологию милитаризма. Происходит же совершенно обратное: сведя роль героини к нулю, режиссер смог изобразить войну с пассивной позиции жертвы, чем превратил фильм «Двенадцать пар глаз» в слезливую мелодраму.

Для госпожи Оиси с окончанием войны страдания не прекращаются. Муж погиб на войне, и на ее плечи ложится забота о двух детях. Однако добрые отношения между ней и теми из двенадцати, кто остался в живых, сохранились; одна из ее учениц, работающая теперь учительницей в главной школе, устраивает госпожу Оиси на должность учительницы в ту же самую маленькую школу на мысе. Когда она встает, приветствуя своих новых учеников, то обнаруживает, что многие из них — племянники и племянницы тех двенадцати. Госпожа Оиси начинает вспоминать о них, ее сердце не выдерживает, она разражается слезами, за что дети дают ей прозвище Госпожа Плакса.

Последние кадры изображают встречу госпожи Оиси с семью из двенадцати оставшихся в живых учеников. Извлекается на свет памятная фотография, сделанная в давние годы. Когда ее показывают юноше, потерявшему на войне зрение, он пытается угадать имена каждого одетого в кимоно ребенка, водя пальцами по фотографии. Внезапно громко и отчетливо звучит старая песня школы. Как правило, в этот момент среди японских зрителей не остается ни одного человека с сухими глазами.


Рекомендуем почитать
Средневековый мир воображаемого

Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .


Китай: версия 2.0. Разрушение легенды

Китай все чаще упоминается в новостях, разговорах и анекдотах — интерес к стране растет с каждым днем. Какова же она, Поднебесная XXI века? Каковы особенности психологии и поведения ее жителей? Какими должны быть этика и тактика построения успешных взаимоотношений? Что делать, если вы в Китае или если китаец — ваш гость?Новая книга Виктора Ульяненко, специалиста по Китаю с более чем двадцатилетним стажем, продолжает и развивает тему Поднебесной, которой посвящены и предыдущие произведения автора («Китайская цивилизация как она есть» и «Шокирующий Китай»).


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.