КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ - [26]

Волосы приезжего, чистые и светлые, почти рыжие, были вымыты и надушены, как у лучших воинов из армии Чета – да, иногда сонки, приглашенные на пир и обласканные царем, бахвалясь перед друг другом, умащали благовониями свои вонючие тела, но это бывало редко.

Остригали его, верно, ножом, – тем самым, что он аккуратно вынул из-за пояса и сунул под подушку.

Но при всей его изысканности и молодой нежности Чет отметил крепость его маленькой руки, ничуть не дрогнувшей от тяжести чаши из чистого золота. Под тонкой рубашкой шевельнулись крепкие мышцы, и Чету подумалось, что не так уж он и слаб.

- За твое здоровье, царь Чет! – юноша наклонил голову, глядя внимательными, холодными и спокойными глазами в лицо царя, и того снова передернуло: ну, не мог он более смотреть в змеиные глаза, не мог!

… Вот я сижу и пью с убийцей моего отца, – эта мысль вертелась в голове, билась в висках в поисках какого-то ответа, и не находила его. Что, что должно приходить на ум ещё? А Ин его знает… Хорошее вино, крепкое, пахнет яблоками и свежескошенным сеном. Вино заливает все мысли и нет уже дела до того, что должно быть в голове еще.

Ах, да, злость!

Ярость, слепая и горячая, на миг затопила мозг обжигающей волной, и пальцы, словно пытаясь раздавить золотую ножку чаши, сжались, и побелели суставы, до боли напряглась ладонь, но… в следующую минуту новый глоток вина залил терпким своим вкусом пожар в сердце, и расслабились пальцы, а бордовый цвет свет отступил от глаз, уступая место серому скучному обыденному чувству безразличия. Вот человек, лишивший тебя семьи лишивший тебя людей, которые любили тебя; он лишил тебя ласки и любви отца, дружбы брата – это говорило сердце. Этот человек навсегда лишил тебя тепла родного очага, лишил крова…

Ну и что?

Мозг, которому было все равно, все безразлично, который был уже пьян, холодно и спокойно выслушивал эти горячечные доводы. Время, неумолимое время, как песок сквозь пальцы, давно утекло, унеся с собой слезы, ненависть, боль. Все прошло и перегорело. Нет той, прежней Кинф, есть лишь безвестный принц Зар и скука. Скука и безразличие. И теперь они сидели перед Четом, глядели на него спокойными глазами и думали: ну и что? Я разучилась плакать. Я не умею ненавидеть. Я лишь знаю, чего мне надо: мой трон, мою страну, ну, и твою голову на блюде. И не потому, что я ненавижу тебя – просто я должна отомстить. Так надо.

Достаточно ли смешно вам там, на небесах?

Чет, уловив в зеленых глазах принца недобрый огонек, зажженный какой-то тайной мыслью, нетерпеливо заерзал на месте, пряча взгляд.

- Я вижу, ты…э-э… великий воин, и сидеть рядом с тобой рядом для меня великая честь, – осторожно начал он. – Но я не знаю твоего имени, смелый юноша. Кто ты? Откуда? Сколько тебе лет? Кто твой отец?

- Я принц Зар, наследник Ченский, из страны Регейцев, Пакефиды, – развязно сообщил принц, вертя пустую чашу меж сильных пальцев столь же просто и легко, словно она была из тончайшего и легкого стекла. Опасные глаза его немного притухли и не были уже столь пугающи, что показало Чету, что гость уже опьянел.

Гость тоже это понял и ухмыльнулся:

- Хорошее вино; чье оно?

- Местное, – Чет ничуть не смутился под озорным взглядом принца: вино было из подвалов короля Андлолора, одна из последних бочек, та, что чудом уцелела после ночи завоевания.

Пьяный мозг позволил себе расслабиться. Нет, никуда и ничего не плыло, все было на месте. И лишь жгучая тоска ощущалась сильнее, да словно твое «Я» было вырвано из пространства и времени и жило пульсирующим комком.

Плохо. Все было плохо. И холодное сердце, уступало место человеческим чувствам, и хотелось выть, и было тяжело в груди, и забывалась капля Драконьей крови, и смешивались воедино запахи и звуки, и непомерная тяжесть ложилась на плечи…

О, как трудно быть беззащитной маленькой женщиной, которую никто не любит, которую отвергли все – и за что? Некрасива? Чушь! Необразованная? Ерунда!

Просто в ту ночь все оставили меня, и никому нет дела до блистательной некогда принцессы, перед которой все преклонялись…Так тяжело! Нечем дышать…о, вино, воистину – ты худший из врагов! Зачем пила? Ну, зачем же я пила? Неизвестно. Хотела сбросить груз с души. А не выйдет. Хотела разогреть холодное сердце? Вином? Глупая!

Любовью греют сердца. А твоя любовь…это нереальная мечта, заоблачная страна, которая может лишь присниться. И потому тебе плохо. Отец и мать мертвы, брат – тоже. Друзей нет. Боги, боги, что творится?!

- Но ты, принц, не до конца ответил на мой вопрос, – голос Чета разорвал липкую мглу тяжелых мыслей, выплыл откуда-то сбоку.

- Ах, да, – собственный голос казался чужим, неестественным, и собственная рука, потянувшаяся к виноградной грозди, была словно неживая. – Меч я взял в прошлом году, мне пятнадцать лет отроду.

Сказала – и удивилась; какая мерзкая ложь! Зачем солгала? И кто это, собственно, соврал? Не-ет, это говорила не я, это говорил Дракон во мне, хитрая и осторожная тварь. Меч я брала и в прошлом, и в позапрошлом году… Мне уж девятнадцать, но юноша в девятнадцать выглядит немного мужественнее, чем я, потому наврала… Ах, как хочется плакать! Почему? Вино что, гасит Драконью искру? А хоть бы и так. Хочу плакать – когда плакала я в последний раз? Не помню; и потому так тяжело на сердце. Да что со мною? Вижу перед собой лица… Но они так далеки… Любимые лица…Увы, я не властна приблизить их. Тише, тише лишь бы не сболтнуть лишнего…Эх, зачем же я пила? Все как в тумане… Не помню, ничего не помню… Кто я? И я одна…И хочется плакать, выть, биться о стены! Ты, подлый убийца, я выпущу твои кишки и намотаю их тебе на шею за то, что никто не приласкает меня, и никто теперь не любит меня! Я одна, одна… Боги, что подмешано в это зелье?! Я одна, столько лет одна, а те, что вокруг меня – они не в счет. Они лишь вокруг меня, но не со мной, и я одна…