КИНФ, БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ПЕРВАЯ: ПЛЕЯДА ЭШЕБИИ - [25]

- А вот здесь у нас главный зал, – пел угодливый Тиерн перед входом, обернувшись к принцу и вцепившись в ветхие занавески, из-за которых просачивался свет. – Ваше оружие вам лучше отдать…

Свирепый лязг был ему ответом – свита внезапно обступила принца взяла его в кольцо, и под плащами у рабов похолодевший от ужаса Тиерн увидел сталь, а закованные в железо руки легли на рукояти мечей. Тиерн, хрюкнув, изо всех сил пытался сохранить жизнерадостную улыбку на физиономии, оплывающей потом и салом, лихорадочно соображая, чем же он умудрился так скоро прогневать гостей.

- Успокойтесь, – холодный и равнодушный голос принца заставил расступиться железную свиту, но отнюдь не успокоил Тиерна, вообразившего, что каменный закуток, эта лестничная площадка, и станет его гробом. – Просто Первосвященник Эшебии не знает обычаев Пакефиды: отнять – да и просто попросить отдать, – свое оружие у нас расценивается как оскорбление, равное удару по лицу.

Принц выступил вперед и сверлил умирающего с перепугу Тиерна взглядом, и Первосвященник, внезапно ощутивший неприятную тяжесть в животе и слабость в коленях, нервно вздрогнул: зеленые глаза принца горели фосфорическим светом, словно у кошки, проникая в глубину души, читая тайны мысли и перетряхивающие жизнь и тайные делишки Тиерна, и оттого становилось еще жутче, нежели от железной стражи.

- Я-а-а-а, – запел тоненьким голоском Тиерн, стараясь оторваться от занавесок и стоять самостоятельно, потому что ветхая ткань начала рваться и предательски трещать. – Я не знал… Но у нас за стол с оружием…

- Думаю, царь Чет простит нам наши любимые игрушки – под плащом принца недвусмысленно шевельнулся тяжкий меч. Моментально обострившееся зрение Первосвященника не упустило так же и кинжалов-стилетов у всех за поясами, но это была скорее декоративная часть в их туалетах, потому что два чернокожих раба держали по алебарде каждый, а высокий черный старец сжимал сухой твердой рукой дорожный посох, который сулил тоже мало чего приятного – одним взмахом такого посошка можно запросто разделить того же Трена надвое от макушки до пояса… Если махать умеючи… или отделить головенку от тщедушного тельца – это даже легче. Зачем же утруждать старичка? Старость уважать надо!

– Думаю, простит! – меланхолично повторил Тиерн и распахнул занавеску. Яркий свет залил маленький закуток, и зажмурившийся Тиерн отступил в сторону, пропуская гостей. Он ожидал грозного бряцания, но вместо него раздался лишь тихий шелест ткани и меха, его опахнуло запахом теплого железа, кожи и духов, – приезжие прошли в зал.

Занавески опустились, в коридоре, этом узком каменном мешке, снова стал темно, и Тиерн позволил открыть себе глаза.

Проклятый принц, Драконий приемыш, отродье! Трясущейся рукой Тиерн прорвал дыру в занавеске и приник к ней любопытным глазом, расширенным от страха. Чет уже рассыпался в любезностях перед приезжими. Кажется, он тоже напуган. Еще бы! Уж кому-кому, а ему-то известно, на что способен Драконий ублюдок! Подумать только, сколько лет прошло, а царь до сих пор вспоминает двух принцев регейцев, сопляков, этих Драконьих сомнамбул с дикими глазами, когда садится… Им и было-то по тринадцати лет, ну, может, чуть больше, пусть пятнадцать, а вот поди ж ты…

Напуган царь? Да! Проклятый мальчишка, не бреющий бороды, несомненно, великий воин, а иначе стали бы ему подчиняться такие рыцари-горы? Сам он на вид хлипкий, едва ли сможет без посторонней помощи поднять свой меч, а вот поди ж ты… Вот если бы… В голове Тиерна закружились честолюбивые планы и он, осмелев, прорвал дырку побольше, чтобы лучше видеть.

«Надо бы напеть царю в уши, что с этим щенком можно провернуть одну очень веселую штуку», – подумал Тиерн, но это уже не столь важно для нас.

Как и предполагал «высокий гость», царь Чет «не заметил» вооружения гостей. Он встретил их с улыбкой, с распростертыми объятьями и усадил за стол, где принц, наконец, снял шлем, перчатки, отстегнул зеленую пряжку плаща, и все это у него было принято с поклоном его же чернокожим рабом. Чет, отвернувшийся к слуге с распоряжением, скорчил противную рожу от разочарования: без вооружения принц был еще хлипче и тощее… как цыпленок.

«Сколько усилий ради одного мальчишки; разве у него может быть реальная власть?» – недовольно подумал он, подобострастно подавая вальяжно расположившемуся на подушках гостю золотую чашу с вином. Гость, оправив на плечах широкую меховую накидку, нежной белой рукой в перстнях (опять же из зеленого металла) принял тяжелую чашу и чуть приподнял её, как бы выражая уважение хозяину, причем рука его ничуть не дрогнула. Хозяину же, которого передергивало всякий раз от взгляда знакомых ему своим свечением глаз, ничего не оставалось сделать, как улыбнуться гостю и продолжать его рассматривать.

Одет гость был добротно, словно специально на пир готовился – поверх красного кафтана с серебряным шитьем и розовым жемчугом была надета багровая накидка – безрукавка, схваченная на талии алым же кушаком с багровыми кистями. Шаровары его, тоже красные, были заправлены в сапоги, изукрашенные серебром, как туфли богатейшей принцессы. На плечи вместо плаща он накинул меховую накидку с зелеными застежками, коротко (по плечи) остриженные волосы перевязаны серебристой ленточкой – о-о, Чет знал цену этой ленте! Её получали лишь те регейцы, что спускались в Черные ущелья, и, положив там целую стаю голодных диких псов, утром возвращались целыми и невредимыми.