Киллеры не стареют - [16]

– На фига он мне сдался… – Борщевская вытянула перед собой дрожащую от постоянных запоев руку. – Глянь, как мандражит… При таком прицеле я из шпалера даже в упор промажу. У меня есть пушка надежнее. Если добрый пистон в нее поставить, через девять месяцев так бабахнет, что закачаешься.

– Прекрати похабщину! Не с корешем базаришь!

– Ты чо, как автобус, завелся с полоборота? Уж и пошутить с тобой нельзя.

– Шутки у тебя, прямо говоря, вульгарные.

– Я пушкинский лицей не посещала. А в исправительно-трудовых колледжах, сам знаешь, благородным манерам не обучают. Там сплошь беспредел.

– Не ссылайся на блатные «университеты». Если не выдашь пистолет добровольно, приглашу понятых и начнем капитальный обыск твоей избы.

– Да хоть заищись! Кроме дохлых мух и пустых бутылок, ничего там не найдешь.

– Как знать. Может, как раз у тебя скрывается тот киллер, который вместе с собакой застрелил Геннадия Потехина.

Люба, расширив и без того большие серые глаза, покрутила указательным пальцем у виска:

– Ты шизанулся?..

– Ну что, будем звать понятых? – строго спросил Кухнин.

– К чему устраивать шмон? Водки у меня всего одна бутылка. На большую компанию не хватит. Давай, Толя, вдвоем уговорим пузырь и располземся по-корефански.

Участковый сурово нахмурился:

– Ох, корефанка, выведешь ты меня из терпения. Мало показалось четырех лет исправительного «колледжа»? Получишь еще года три за незаконное хранение огнестрельного оружия.

– Ты что придумал?.. – Люба растерянно замешкалась. – Не нужна мне огнестрельная железяка. Пошли, так и быть, отдам подобранный в лесопосадке шпалер.

Вместе с участковым Борщевская размашистым шагом направилась к своей усадьбе. Подойдя к покосившейся изгороди, она в сердцах пнула ногой ветхую калитку, и та, хрустнув, отвалилась.

– Все у тебя на соплях держится, – с упреком сказал Кухнин. – Хотя бы чуть-чуть укрепила ворота.

– Они не существительные, а прилагательные. Не нравится, пришел бы да укрепил.

Миновав замусоренный дворик. Люба подошла к избе, выдернула из пробоя с металлической накладкой тонкую щепку, заменявшую навесной замок, и распахнула протяжно заскрипевшую дверь. Следом за хозяйкой Кухнин вошел в избу. Жилище Борщевской представляло собой типичное логово спившихся людей. Железная кровать с замызганной подушкой и ворохом тряпья. Вся в трещинах кирпичная плита. На ней – пустая кастрюлька с алюминиевой ложкой и черный от копоти чайник. На одной из закопченных стен тихо бормотал старенький радиодинамик. На колченогом столе – сваренная в мундире картофелина, переспевший до желтизны большой огурец и пара пластмассовых стаканчиков из-под мороженого. Возле стола – два укрепленных проволокой стула. Над столом, между подслеповатыми окнами без занавесок, был приколот кнопками густо засиженный мухами цветной портрет Брежнева в маршальской форме.

– Где взяла? – указав взглядом на него, спросил Кухнин.

– Злые люди выкинули, а я подобрала. Нельзя такому лапочке гибнуть на свалке, – Люба послала портрету воздушный поцелуй. – Интересный полководец, правда?

– Вместо иконы повесила?

– Когда выпью, поговорить охота, а говорить-то не с кем. Только с маршалом и беседую.

– Ну, и что от него слышишь?

– Помалкивает бровеносец. Сказать ему нечего. Заставил державу горбатиться на вооружение. Наворочали такую уймищу смертельной техники, что револьверы за ненадобностью уже как мусор стали разбрасывать… – Борщевская, нагнувшись, достала из-под кровати пистолет с глушителем на конце удлиненного ствола и небрежно подала его Кухнину. – Держи, гражданин начальник, мою находку и составляй протокол о добровольной выдаче. Не хочу из-за шпалера новый срок мотать.

Не успел участковый как следует осмотреть «находку», в избу вошли Слава Голубев и эксперт-криминалист Тимохина в форме майора милиции. Под запись Борщевская повторила рассказанное Кухнину, не добавив ни одного факта.

Когда юридические формальности были закончены и милицейская компания отправилась в лесопосадку осматривать место происшествия, Люба сразу же сорвала зубами пробку с поллитровки «Столичной». Присев к столу напротив брежневского портрета, трясущейся рукой набулькала полный стаканчик водки и выпила одним махом. Взялась было сдирать кожицу с картофелины, но быстро отложила ее в сторону. Вместо закуски выпила еще половину стаканчика. Минут через пять питейная процедура повторилась в строгой последовательности. Неловко поставленная на стол бутылка начала валиться. Люба мгновенно поймала ее, поставила аккуратно и, погрозив пальцем, рыкнула:

– Стоять!.. Зар-р-раза…

А через час, когда поллитровка опустела, Борщевская откинулась на спинку стула и немигающим взглядом уставилась в портрет. Осуждающе покачав головой с белесыми слипшимися волосами, заговорила:

– Ну, что, маршал?.. Погорели мы с тобой?.. Нет, я – не на мокрухе, а ты – не на скачке. Тебя, лапочка, не только мухота, но и лизавшие твою попочку дружбаны обкакали, как последнего фраера… А я с перепугу, что загребут в ментовку с конфискацией поллитры, раскололась хуже лягавой сучки… – Скрежетнув зубами, Люба зажмурилась и с пьяным надрывом затянула: