Кикимора и другие. Сказки-притчи - [32]

Подсела к Серафиму и на ухо шепчет:

— До границ долин зимних мы добрались. В это время сюда никто не заглядывает. Но дальше одним идти придется.

Леший в ответ, куда путь они держат, спрашивает.

— К Древу мировому, — отвечает.

— А на кой оно нам сдалось, Древо это?

— Там и узнаешь, — говорит.

Чувствует Серафим — веревка опять натянулася. Только осерчал он, что его за малого держат, и дернул с силой её. Златогорка прямо на него повалилась.

— С места, — говорит, — не стронусь, пока не расскажешь все.

А та руку его нашла и ножом острым по ладони провела.

— Или за мной идешь, или веревку перережу.

— Ну и режь, — в запале Серафим выкрикнул и сразу почувствовал, что не связан он больше ни с кем.

Тьма кругом лежала кромешная. Леший руками в стороны повел — пустота одна.

— Златогорка, — позвал тихо. — Златогорка, вернись.

Но ответом ему тишина только была.

Страшно до жути Серафиму стало. Один он посреди Пекла сидит без пузыря светлячного, и никто искать его здесь не додумается. Позвал он Златогорку еще, только, видать, далеко она уйти успела.

Захотелось ему, как в детстве, заплакать и к мамке прижаться, но взял он в руки себя и поднялся медленно. Назад порешил на ощупь к плуталищу выбираться.

* * *

Вдруг лешего за руку схватил кто-то. Аж вздрогнул он весь и от ворога напавшего отбиваться начал. Руками во все стороны машет, только попасть ни в кого не может. Остановился передохнуть, кругом поворачивается, нападения ждет. Тут его со спины и обхватили. Собрался он уже обидчика через себя о землю бросить, но услышал вовремя голосок знакомый:

— В следующий раз и взаправду один останешься.

Ничего Серафим на то не сказал. Обвязались они вновь веревкою и дальше пошли. Только теперь проводника с ними не было, и понял леший, зачем его Златогорка с глазами завязанными ходить заставляла.

— Семьдесят шагов прямо, — отсчитывал он во тьме кромешной. — Двадцать пять — вбок. Тридцать — опять прямо.

Серафим только о том и думал, как бы со счета не сбиться. От напряжения аж взмок весь. Но, похоже, и спутнице его несладко было, и вскоре привал небольшой они сделали.

Леший руку в темноту протянул и до Златогорки дотронулся. И она в ответ его руку взяла. Так и сидели они рядышком. За счастье такое Серафим сразу ей все простил и еще день целый по Пеклу ходить согласился бы. Но поднялась любимая его вскоре, и дальше они отправились.

Опять леший шаги считать принялся. Только, видать, в мыслях счастливых пребывал еще, и вместо того, чтоб вбок свернуть, прямо путь продолжил. Вдруг земля из-под ног исчезла куда-то, и полетел он вниз кувырком. Тут и понял, зачем веревка привязная нужна была. Дернуло его резко и о стенку ударило.

Златогорка в камень ногою уперлась, изо всех сил веревку держит. А сама кричит, чтоб цеплялся за что-нибудь, не надолго у ней сил хватит.

Леший, выступы да колючки нащупывая, потихоньку наверх двинулся. Выбрался из пропасти, в кровь весь израненный, и на землю повалился. А у Златогорки самой руки и ноги от напряжения ходуном ходят. Хорошо, что Серафим в темноте видеть не мог. Как успокоилась она немного, из котомки мазь целебную достала и ладони лешему и себе смазала. Но не удержалась и ругать принялась, что шаги плохо заучивал.

А тот в ответ огрызается:

— Нечего тут черт знает где шастать. В лесу, что ли, места мало было.

Котомку на спину закинул и дальше, говорит, пойдем.

* * *

Рано ли, поздно ли, но закончились шаги счетные, и Златогорка опять на мгновение пузырь светящийся достала. Стояли они меж куч огромных земли насыпанной.

Вынула она из котомки своей лопатки небольшие. Закапываться, говорит, будем. Стражников обход пережидать.

Серафим, пока на кучу за ней лез, спрашивает: откуда земли столько набраться могло?

— Это черти корни Дерева мирового подкапывают.[79] Думают, рухнет оно от этого с Ирием вместе.

Подивился леший: разве такое быть может?

Только Златогорка уже копать начала.

Соорудили они нору небольшую, забились в нее и вход землицей присыпали. Серафим опять обо всем позабыл, рядом с любимой лежа и тела ее слегка касаясь. Хотел он было расспросы свои продолжить, только вскоре шаги и поскуливание волчье послышались.

Златогорка рот ему рукою зажала, да, видать, пыль подняла. И как ни крепился леший, все равно чихнул.

Крики снаружи раздались сразу, и уж не поскуливание, а вой целый. А потом землю от входа разбрасывать начали.

Златогорка из котомки своей склянки какие-то достала и Серафиму шепчет:

— Волчат молодых на нас натравить хотят. Но и то хорошо, эти только покусать могут.

Леший немного вбок подался, руку вперед выставил. Бой принять изготовился.

— Ты, — говорит, — меня здесь подожди, пока я с ними разбираться буду.

Улыбнулась дочь Соловья:

— По-другому, — говорит, — лучше поступим.

И склянку ему протягивает.

— Как выберешься, выплеснешь из нее вкруг себя, и за мной беги.

Вскоре лапа волчья показалася. Златогорка ножиком её неглубоко поранила, но и этого достаточно оказалось. Завизжал волчонок и с кучи вниз покатился, а другие — сразу отпрянули. А ей это только и надо было.

Отбросила она землю последнюю и наружу все из склянки своей выплеснула. А как выбралась из норы, Серафим следом двинулся. Видит — от факелов, как днем, светло стало. Волчонок молодой сразу на него бросился. Но схватил он его за шкирку и отбросил далеко, а сам за Златогоркою вниз помчался.