Киевские ночи - [38]
Впереди группы штатских стоял немолодой рабочий- арсеналец. Его заросшее седой щетиной лицо было спокойно и сосредоточенно. Он глядел вокруг и тихо, почти не разжимая губ, произнес несколько раз только одно слово: «Товарищи… Товарищи!»
Никто не плакал. Лицо старого арсенальца просветлело. Он увидел мальчика с перебитой рукой и, незаметно сделав несколько шагов, оказался рядом с ним, положил ему руку на плечо:
— Постоим вместе, сынок.
На него глянули страдающие и благодарные глаза юноши. У арсенальца защемило в груди, вспомнил своих.
…Стою над яром. Далеко отсюда видать. Ну, не плачь, старуха, и не сердись. Тридцать лет прожили, слава богу, сынов, дочку вырастили. Чего ж ты еще хочешь? Коли уж такое дело, так и поплачь маленько да приглядывай за Иваном и Дарыною. Горячие головы! А эти ироды, фашисты, пришли, вишь, в Киев уже с готовыми списками и вылавливают… Наш Арсенал дал им себя знать еще в восемнадцатом году. Припекли их знатно. Не забыли немаки. Солоно мне тогда пришлось, да не добила меня германская жандармерия, помнишь, старуха? Моложе был, ноги прыткие. А на заметку взяли-таки! Да и немец теперь лютее пошел, крови ему куда больше надо.
Поплачь, старуха. А когда Сергей вернется с нашей армией, скажи ему, что об одном жалел батька: мало повоевал. А ты, Иван, будь осторожен. Помни, что дело только начинается. Тайник тот надежный, а все же гляди да поглядывай… Пистолеты я в толь завернул, а между гранатами мой ленинский орден — не забыл? И Дарынка пускай знает. После войны останется вам памятка…
Не погулял я, Дарынка, на твоей свадьбе. Ничего не поделаешь. Выбери себе путного хлопца, чтоб не ветер в голове. Вспомни батьку, когда свадьбу играть будешь. Да не время сейчас думать об этом. Матери, матери помоги в эти дни. Душой помоги…
Может быть, арсеналец и не успел все это подумать за те короткие минуты, когда немцы пересчитывали привезенных. Может быть, все мысли, которые он передумал за двое суток в гестаповском подвале, промелькнули в голове за одно мгновение…
Далеко видно вокруг. А позади яр. Верно, песок в этом яру на метр в глубину стал красным.
— Как тебя зовут, сынок? — спросил арсеналец.
— Сергей, — прошептал мальчик с перебитой рукой.
— И у меня есть Сергей. Вот мы и постоим вместе, Сергейка.
Четыреста мужчин и женщин, стариков и молодых, стояли над обрывом в ту минуту, когда из-за дарницких лесов взошло солнце. Его первые лучи заглянули им в глаза, мягко коснулись сумрачных лиц.
Они не знали друг друга. И все-таки знали. На последнем рубеже, сильнее чем когда бы то ни было, их единило братство и любовь к этой окровавленной и оттого еще более родной земле.
— Солнце взошло, — улыбнулся арсеналец, впивая взглядом животворные лучи.
Прозвучала громкая команда. Офицер сам перевел ее, мешая русские и немецкие слова. Первой группе осужденных было приказано построиться шеренгой вдоль самого края.
Арсеналец почувствовал, как под его рукой мальчик откачнулся назад.
Еще две минуты жизни, еще три, еще пять минут, если выйти не первым, а вторым, пятым, последним.
— Идем, сынок, — сказал старик, — не надо тебе на это смотреть.
Мальчик с перебитой рукой двинулся за остальными. Повернув к арсенальцу побелевшее лицо, он прошептал:
— «Интернационал»… Надо запеть «Интернационал».
Старик хриплым голосом затянул:
Еще несколько голосов успели подхватить!
— Файер! — крикнул офицер, и десятки автоматов ударили слитным громом.
Через несколько часов на улицах появилось только что отпечатанное объявление:
«Случаи поджога и саботажа, распространяющиеся в городе Киеве, вынуждают меня принять решительные меры.
Посему сегодня 400 жителей города расстреляно. За каждый случай саботажа будет расстреливаться значительно большее количество жителей города.
Я буду любой ценой и всеми способами поддерживать порядок и спокойствие в городе Киеве.
Эбергард,
генерал-майор и комендант города».
Тетка Настя каждый день приносила новости. Ярош внимательно слушал и лишь подзадоривал нейтральным «так, так…». Тетка Настя не терпела ни противоречия, ни сомнений.
— Самого Гитлера поджидают, о-о! Хочет на Киев глянуть, чтоб ему повылазило… Говорят, под одеждой железо, чтоб никакая пуля не взяла. Я б в глаза ему стрельнула, а что?
— …Не слышал разве? Да весь Киев о том знает. Заберут всех детей, да и перекрестят по-немецкому. И в церквах служба будет немецкая. Уже я видела одного патлатого — болбочет по-ихнему, а на кресте гитлерова морда. Сама видела!
— …А еще будет так: поделят Киев. Одна улица одному генералу, другая — другому. И дома, и люди — все ихнее. Что, не веришь? Вон на Печерске уже две улицы со всех концов загорожены. Генеральские!
— Так, так, — кивал головой Ярош. Все перепуталось в нынешнем Киеве. Но действительность была фантастичнее любой выдумки.
Сегодня Ярош слушал тетку Настю с острым любопытством. Какие удивительные истории создает народное воображение!
— Так вот, в Харькове это было, — рассказывала тетка. — Есть там высоченный памятник Ленину. Каменный. Подошел немец, задрал голову, вылупил зенки. А Ленин глядит куда-то, аж туда, где наши. Разозлился немец и как бабахнет из автомата. Говорят, сто пуль выпустил: Ленинова каменная рука отломилась и бандюгу по голове. Упал и сдох. А Ленин и не глянул вниз. Смотрит вон туда. Вот как было.
Книга украинского писателя Семена Жураховича рассказывает о людях требовательных к себе и к окружающим, о людях, которые не поступаются совестью, принципиальностью ни в каких трудных служебных или личных обстоятельствах. Вместе с тем автор показывает нам и других людей — тех, для кого личная выгода, карьера, собственный обывательский покой всегда на первом месте, а уж потом — интересы дела или близких и товарищей по труду.Книга зовет читателя к высокой моральной требовательности, к постоянной готовности помочь человеку в беде, к принципиальности в больших и малых делах.
В новую книгу известного украинского писателя Семена Жураховича «Шрам на сердце» вошли две повести — «Гора над морем» и «Выздоровление». Герои повестей — наши современники с их непростой и зачастую нелегкой судьбой. Решая сложные морально-этические проблемы, они всегда избирают честный и справедливый путь. В книгу вошли также рассказы, подкупающие достоверностью и подлинностью жизненных деталей.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план „Ост“». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии.
Роман И. Мележа «Метели, декабрь» — третья часть цикла «Полесская хроника». Первые два романа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы» были удостоены Ленинской премии. Публикуемый роман остался незавершенным, но сохранились черновые наброски, отдельные главы, которые также вошли в данную книгу. В основе содержания романа — великая эпопея коллективизации. Автор сосредоточивает внимание на воссоздании мыслей, настроений, психологических состояний участников этих важнейших событий.
Роман «Водоворот» — вершина творчества известного украинского писателя Григория Тютюнника (1920—1961). В 1963 г. роман был удостоен Государственной премии Украинской ССР им. Т. Г. Шевченко. У героев романа, действие которого разворачивается в селе на Полтавщине накануне и в первые месяцы Великой Отечественной войны — разные корни, прошлое и характеры, разные духовный опыт и принципы, вынесенные ими из беспощадного водоворота революции, гражданской войны, коллективизации и раскулачивания. Поэтому по-разному складываются и их поиски своей лоции в новом водовороте жизни, который неотвратимо ускоряется приближением фронта, а затем оккупацией…