Киевская Русь - [92]

В рассказе об осаде Белгорода отмечены некоторые черты городского строя X в., надо думать, сильно переплетенные с фактами того же рода XI в. Тут мы имеем старейшин градских и людей — горожан. Не трудно заметить руководящую на вече роль старейшин градских. Белгород — это княжеский любимый город-замок. Осада его печенегами происходит в отсутствие князя и дружины. Горожанам пришлось выдержать осаду и проявлять свою инициативу. Собирается вече; оно выносит решение о необходимости сдачи города. Один старец, не бывший на вече, но имевший свой собственный план защиты города, жеЛает приостановить решение веча и обращается с этой целью к "старейшинам градским". Старейшины с радостью отменяют вечевое решение. ("Они же ради обещашася послушати"). Надо думать, что если они с такой легкостью отменяют решение-веча, то, очевидно, они, во-первых, очень активно участвовали: в принятии первого решения, и, во-вторых, имели силу провести отмену решения. Для суждения о вече с этими фактами, конечно, необходимо считаться, но с серьезными оговорками. Необходимо-также обратить внимание и на другую сторону дела: если бы был здесь в это время князь с дружиной, едва ли бы вообще понадобилось собирать вече. Князь с дружиной действовали бы по собственной инициативе, как это вытекает из многочисленных аналогичных случаев. Как правило, в X в. при наличии князя в городе вече не встречается. При князе мы видим всегда совет старейшин города, или иначе, старцев градских, бояр и дружину.

Со старейшинами и боярами Владимир решает вопрос о принятии христианства, по совету старцев и бояр он отправляет послов в Византию для ознакомления с христианским культом, перед ними же, старцами и боярами, отчитываются эти послы в исполненном поручении, князь со старцами и боярами решает вопрос о преимуществах вир перед местью. Летописец, подводя итоги политической деятельности Владимира, говорит о нем так: "Бе бо Владимир любя дружину и с ними думая о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем".[416] Но нельзя все-таки сказать, что народ безмолвствует даже в это время наибольшей силы княжеской власти в Киеве. Мы уже видели, как этот народ вел себя в осажденном печенегами Киеве в 968 г. "Люди" киевские активно участвуют в различных киевских событиях, хотя и не играют здесь решающей роли. Под 983 г. в летописи записан рассказ о двух варягах-христианах, сыне и отце, погибших вследствие нежелания отца выдать своего сына в жертву языческим славянским богам. По предложению "старцев и бояр" был брошен жребий, который и выпал на юношу-варяга. Когда же отец его решительно отказался принести в жертву своего сына, посланные от "старцев и бояр" обращаются к "людям" ("…шедше поведаша людем"), и эти "люди", "вземше оружие, поидоша на нь (варяга) и роззяша двор около его".[417]

Конечно, это не вече. Это не народное собрание, но все же — народная масса, энергично реагирующая на создавшееся положение. Под 987 г. сообщается в летописи аналогичный факт. "Старцы: и бояре" сообщают свои впечатления о религиях разных стран и народов в присутствии князя и народа: "и бысть люба речь (их) князю и всем людем", конечно, тем, которые здесь присутствовали в это время. Конечно, и здесь нет никакого веча. Это люди, которых часто приглашал к себе Владимир. Под 996 г. летопись рассказывает, как Владимир праздновал крупные события своего княжения: после постройки Десятинной церкви он "створи праздник велик в то день боляром и старцем градским…", после победы над печенегами он "сотвори праздник велик, варя 300 провар меду, и созываше боляры своя и посадникы, старейшины по всем градом и люди многыъ, на "Успенье св. богородица, и ту пакы сотворяше праздник велик", сзывая "бещисленное множество народа…".[418] "И тако по вся лета творяше". Нужно помнить, что рассказы эти не современны своим сюжетам. Кого подразумевать под этим народом, мы точно сказать не можем. Ясно все-таки, что это — не бояре, не старейшины, не посадники, т. е. не верхи киевского общества, а городские люди, очевидно, те самые, которые несколько позднее будут говорить с князьями иным языком и при иных политических условиях. Необходимо здесь подчеркнуть, что даже самый сильный из князей этого периода нашей истории считается с городской массой и, по-видимому, не считаться не может. Так дело обстояло в Киеве. Но не будем забывать, что "империя Рюриковичей" — империя "лоскутная", т. е. не спаянная в единый крепкий организм, не монолитная и в смысле этническом и в смысле стадиальности развития своих частей.

У соседних древлян, например, в том же Х в., по-видимому, родо-племенной строй не был еще совсем изжит. Древлянские князья X в. еще очень похожи на вождей и военачальников периода высшей ступени варварства. "Деревская земля" (под этим термином можно разуметь народное собрание), а не деревские князья посылают к Ольге своих послов. Совещание вождей и народного собрания здесь весьма вероятны. О том же, как будто, говорит и множественность равноправных князей у древлян ("наши князи добри суть…").[419] Если мы и можем здесь подразумевать вече, то оно имеет характер старого народного собрания периода высшей ступени варварства. Весьма вероятны такие же собрания и у других более отсталых племен, включенных в состав Киевского государства. Так, например, еще в XII в. черниговские князья Давидовичи "созваша вятиче"