КГБ. Работа советских секретных агентов - [24]

Принуждаемый с самого детства помнить о классе, к которому принадлежал, и избегать стоящих ниже его на социальной лестнице, Сахаров совершенно не имел приятелей вне стен института, за исключением близких друзей семьи. Он покупал в особых магазинах, доступ в которые закрыт для простых граждан; отдыхал на государственных дачах, куда не допускалась широкая публика; обедал в ресторанах, которые были доступны лишь иностранцам и олигархии. Он предпочитал даже ездить в такси, чем в метро, чтобы не смешаться и не стать частью толпы. Вплоть до 1964 года, когда ему было уже девятнадцать лет, он по-настоящему не общался с простыми людьми.

Летом 1964 года он проводил свои каникулы в Эстонии, тратя деньги, которые дал ему дед в качестве вознаграждения за высокие отметки в институте. Несмотря на то, что этот маленький прибалтийский народ попал под русскую оккупацию уже в 1940 году, что было частью сделки с Гитлером, эстонцы упорно боролись за сохранение своего языка и культуры. Сахарову там очень понравилось. Однако он постоянно ощущал угрюмую враждебность, которую эстонцы выказывали при каждом удобном для них случае. Однажды его умышленно направили в совершенно другую сторону от нужного ему места после того, как он два раза спросил, как ему туда пройти. Продавцы в магазинах делали вид, что совершенно не замечают его, если там были другие покупатели. Однажды вечером в вестибюле таллинской гостиницы он встретил экипаж самолета Аэрофлота, пригласивший его отпраздновать день рождения в ресторане, где имелся джазовый оркестр. В тот момент, когда их опознали как русских, оркестр прервал свою игру в середине мелодии и начал исполнять "Дойчланд юбер аллее". Многие из присутствующих поднялись и запели этот старый немецкий гимн, присоединяясь к оскорблению русских.

Как-то Сахаров увидел в магазине мужчину, покупающего удочку. Он тоже решил купить такую.

"Они есть только на витрине, а не в продаже", — ответил продавец, невысокий худощавый мужчина лет под 60.

"Но я только что видел, как Вы продали одну", — настаивал Сахаров.

"Только на витрине", — повторил несдающийся эстонец.

"Послушайте, что Вы имеете против меня? — воскликнул раздраженный Сахаров. — Чего Вы хотите?"

"Мы хотим, чтобы вы убрались и оставили нас в покое", — ответил продавец.

В сентябре 1965 года Сахаров еще раз столкнулся с простыми людьми. Утром во время лекции парторг института объявил: "Все студенты в течение шести недель будут помогать нашим колхозникам. Мы выезжаем завтра, чтобы продемонстрировать нашу солидарность с колхозом. В 07.00 часов будьте здесь в подходящей одежде". Хотя Сахаров и его друзья никогда еще не видели колхоза, они читали в официальной прессе множество описаний колхозной жизни в виде сцен пасторального счастья, рожденного полезным трудом. Трясясь в автобусе, едущем по неровной ухабистой дороге по направлению к колхозу, находящемуся в каких-нибудь ста пятидесяти километрах к северу от Москвы, они предвкушали новый вид развлечения на природе. Однако первые двадцать четыре часа в колхозе оставили их совершенно недоумевающими и подавленными.

Колхозники теснились в одно- и двухкомнатных деревянных избах, расположенных в виде дуги посреди картофельного поля. В избах этих были земляные полы и никакого намека на водопровод или электричество. То небольшое количество тепла, которое было в них, давали маленькие дровяные печурки. В колхозе был один единственный полуразвалившийся магазинчик, в котором продавались хлеб, водка, консервы и всякая всячина, но его полки были почти совершенно пусты. Много лет тому назад московские плановики отправили в этот магазин одно пианино и два мотоцикла. Так они и стояли до сих пор, непроданные и покрытые засохшими плевками полных презрения людей, не имеющих возможности ни купить их, ни пользоваться ими. В течение первого дня студенты три раза ели молоко с картофелем. Как потом оказалось, молоко и картошка были той единственной пищей, которую они получали в течение последующих шести недель, за исключением четырех дней, когда был хлеб.

Физически хорошо развитые, выросшие в деревне, молодые люди спасались из колхоза, уходя в армию; а более привлекательные девушки спасались замужеством. Пожилые люди или калеки монополизировали работу на сельскохозяйственных машинах. Они не выходили на работу в поле, оправдывая свою лень то поломкой машин, то избытком работников. Женщины помоложе, прикованные к колхозу своей непривлекательностью, неистово боролись за работу на неразвитом молочном хозяйстве колхоза. Таким образом, обработка полей сбор картофеля — приходилась на долю старых женщин и детей, которые работали с 8 часов утра до шести часов вечера по шесть дней в неделю.

Для взрослых колхоз был миром без проблеска надежды; ничто, кроме алкоголя, не вносило разнообразия в их тяжелую жизнь. Река была единственным местом купания, но ее воды в течение всей осени и весны были такими холодными, что купание было большой редкостью. Не имея условий и желания следить за своим внешним видом, лишенные чувства собственного достоинства и самоуважения, они разговаривали друг с другом на таком отвратительном злобном языке, что Сахаров был шокирован. Со студентами они говорили