КГБ, каким я знал его изнутри. Некоторые штрихи - [17]

Дверца автомобиля распахнулась, и из авто выпрыгнула стройненькая Марина Львовна и бойко скомандовала нам забираться внутрь салона. Будучи младше других, я в порядке вежливости залез в лимузин последним и сел в оставшееся незанятым кресло спиной к водителю и лицом ко всем остальным. И кого я увидел к крайнему моему удивлению?!! Передо мной чуть справа на расстоянии вытянутой руки около оконца сидел Микис Теодоракис, такой же крупный и могучий, каким виделся мне его автомобиль, и с любопытством смотрел на меня. Тот самый Микис Теодоракис с шевелюрой, как у Людвига ван Бетховена, великий и всемирно известный Микис Теодоракис! Слева расположилась неугомонная Марина Львовна. За их спинами — мои товарищи, оглушённые так же, как и я, неожиданной встречей со знаменитостью. Встретившись с Теодоракисом взглядом, я только и смог выговорить по-гречески: "Калимэра Сас!" (“Здравствуйте!"). Он в ответ поприветствовал меня.

Марина Львовна объяснила Теодоракису, что мы — одни из многочисленныых её студентов, и учит она нас греческому языку почти год. Она предложила нам задавать композитору вопросы и тем самым показать свои знания в языке. Я немного растерялся и стандартно высказался о состоянии погоды за окном автомобиля (было пасмурно и прохладно). Теодоракис согласился с моей оценкой по этому вопросу. Мои товарищи в тот момент совсем не могли сформулировать каких-то вопросов и реплик. Главным образом, разговор с композитором, пока ехали, вела Марина Львовна. Я только вставлял небольшие фразы и никак не мог войти в полноценную беседу. Так всё было внезапно, без подготовки. Мне даже подумалось, не сон ли это? Ведь никогда раньше не доводилось беседовать с иностранцем такого высокого ранга. Да притом в мчащемся по Москве автомобиле. И в каком автомобиле! Хотелось внимательно осмотреться вокруг. Всё тут было необычное, не виданное ранее. Всё отвлекало от разговора с высоким гостем из Греции. Но это было только начало общения с ним.

Когда мы приехали в медицинский институт, выяснилось, что сотрудники вуза, ответственные за организацию встречи композитора со студентами, не обеспечили их сбор. Марина Львовна, расстроенная, пошла в ректорат исправлять ситуацию, оставив нас наедине с Микисом Теодоракисом. Уходя, она попросила всех нас, выделив меня персонально, занять его вопросами, чтобы он не скучал до её возвращения. Мы стали в плотный кружок в тесном фойе института. Теодоракис возвышался над нами, а многочисленные студенты, озабоченные своими делами, сновали туда-сюда, не замечая нашей компании, включая и великого композитора. Товарищи, ссылаясь на мою продвинутость в языке, все как один страстно обратились ко мне с просьбой взять на себя основную роль в разговоре с Теодоракисом, предлагали на русском языке варианты вопросов, иногда сами их задавали по-гречески, но кратко. Марина Львовна отсутствовала около получаса. Мне и моим товарищам пришлось изрядно попотеть. Но постепенно мы освоились со сложившейся ситуацией.

Вообще, беседовать нам с Теодоракисом было легко. Этому способствовало то, что он держался просто, был расположен к разговору. Сам задавал нам вопросы в развитие наших. Его воззрения на жизнь, оценки недавней истории и международной обстановки во многом совпадали с нашими. Это также облегчало взаимопонимание. Из рассказов Марины Львовны мы немало знали о Теодоракисе, о его музыкальной и общественной деятельности, поэтому могли задать ему адекватные вопросы. Беседа с композитором явилась для нас очень серьёзным и ответственным экзаменом. И можно честно сказать: экзамен по греческому языку мы сдали великому греку Микису Теодоракису на оценку хорошо.

Помню, сначала я сказал Теодоракису о том, что мне очень нравится его музыкальная композиция “Сиртаки”. Она проста, мелодична и чрезвычайно выразительна. Музыка поразила меня своей оригинальностью и накрепко запомнилась. Мои товарищи поддержали меня. Теодоракис слушал нас внимательно, терпеливо, понимая, что нам пока нелегко говорить по-гречески. Он выразил благодарность за тёплые слова и наш интерес к его творчеству. На моё сообщение, что “Сиртаки” многими гражданами нашей страны воспринимается не как авторская музыка, а как народная, Теодоракис пояснил, что пишет музыку для народа, опираясь на народные мотивы, напевы, традиции. В этом он видит смысл своей творческой работы и рад, что у него это получается. К сожалению, подробно побеседовать с Теодоракисом о его музыке мы не могли, так как не обладали достаточными знаниями о ней и нужным запасом греческих слов по этой тематике. Мы ведь не готовились к встрече с композитором. Всё произошло вдруг, внезапно.

Нам было легче говорить о его общественно-политической деятельности. Я обратил внимание Теодоракиса на то, что в Советском Союзе люди интересуются Грецией, осведомлены о недавнем прошлом и современных событиях в его стране. Наши граждане знают о Движении Сопротивления, связанном с оккупацией страны итальянскими и немецкими фашистами, о бомбёжке Греции британской авиацией, о размещении американских военных баз на территории страны, о левом движении. Многие советские граждане слышали о Манолисе Глезосе, Григорисе Ламбракисе и о нём самом. На это Микис Теодоракис ответил таким образом: греческий народ с давних времён дружит с русским народом и видит, что и сейчас Советский Союз на его стороне. Греки благодарны ему за это. Теодоракис сказал, что в юности ему пришлось испытать ужасы итальянской и немецкой оккупации. Он не мог спокойно смотреть на это и счёл своим долгом принять участие в сопротивлении иноземным оккупантам, а также и реакционным властям Греции, за что подвергся арестам и вынужденной эмиграции во Францию. Теодоракис добавил, что в Греции много неравнодушных людей. Упомянутого мной Манолиса Глезоса он назвал патриотом Греции, очень смелым человеком, который, будучи восемнадцатилетним юношей, вместе с товарищем в самом начале немецкого вторжения сорвал установленный врагом на священном символе греков Акрополе нацистский флаг. Этот подвиг Глезоса воодушевил народ на борьбу с оккупантами, которые в конце концов были изгнаны греками из страны.