Кеворка-небожитель - [4]

Но Владик не пошел ни на завод, ни на стройку, а устроился на фабрику-кухню, чтобы Наташе свежие пирожные приносить, и помощником дворника в своем доме, чтобы после фабрики-кухни быть поближе к Наташе. Он помогал Раплету подметать и убирать двор, мыл лестницы на этажах, а по ночам он писал о том, что видел во дворе, на своей и на соседних улицах. Но видел он все время почему-то все не то и не так. Написанное ему не нравилось, и он рвал свои черновики и выбрасывал их к большому удовольствию Раплета, который теперь перевыполнял планы вторичных поставок бумаги.

— Молодец, парень, — хрипло хвалил его Раплет, доставая из мусоропровода очередную кипу листов, — так бы тебе пахать всю жизнь.

Наугад Раплет доставал какой-нибудь клочок бумаги и начинал читать вслух: «Иван Иванович Загорюй сегодня свалился в котел кипящего асфальта. Он падал с неба, когда менял лампы в уличном фонаре, но не сварился, а — ударившись спиной об асфальт — был выброшен из котла по закону Архимеда…»

— Это ты того, все врешь, — усмехаясь в черную бороду, бурчал Раплет, сваливая бумаги в огромный желтый мешок. — Такого, братец, здесь не бывает, не выдумывай.

Раплет видел здесь то, что видят все. Каждое утро он вставал ни свет ни заря и начинал чиркать метлой по асфальту летом или осенью после дождя, скрипеть лопатой, когда шел снег, лязгать скребком или стучать ломом при гололеде. Он никогда не улыбался и не светлел лицом, был всегда молчалив и сосредоточен и свое немудреное дело выполнял с таким остервенением, что казалось — в обычный мусор, воду или снег он вкладывает какой-то свой тайный смысл, который мучает его или по крайней мере заставляет его все время быть начеку.

С его бледного лица стекала черная борода, глубоко запавшие зеленые глаза неожиданно обжигали.

Еще тогда, в самом начале, когда Раплет только-только еще появился у них во дворе и приступил к работе, Владик при встречах с ним каждый раз старался как можно быстрее и незаметнее прошмыгнуть мимо дворника: отчего-то ему делалось не по себе, страшно ему вдруг становилось — в чем он не хотел себе признаваться, потому что это не лезло ни в какие ворота, и действительно, с какой стати он должен был бояться выдуманного им дворника, который, правда, непонятно каким образом взял и материализовался, и даже имя у него было то же самое, впрочем, это все могло быть простым совпадением, какие в жизни встречаются чуть ли не на каждом шагу, и никому до этого нет дела — ну совпало и совпало, ну и что с того? А — ничего. И — ничего, и вправду.

Однажды утром, когда он, как обычно, вел сонную, капризную Наташу в детский сад, они увидели дворника, стоявшего в детской песочнице с воздетыми к небу руками. Издали он показался Владику похожим на огородное пугало — в вечном черном своем, почти до пят, пальто и в черной шляпе набекрень, а из под шляпы какой-то провод торчит. Владик не удержался и фыркнул — страха как не бывало.

— Привет, трудящимся Востока, наше вам с кисточкой! — Он приподнял с головы воображаемую тюбетейку.

Раплет быстро опустил руки и схватился за метлу, лежавшую тут же на песке.

— Какой я тебе с Востока? Я не с Востока, я — оттуда, — сумрачно ответил он, неопределенно махнув метлой в небо.

Владик подумал, что Раплет шутит, и решил ему подыграть:

— С неба, значит, свалились?

— Не свалился, а прошил Землю лучом.

Владик с трудом поборол смех и, чтобы не рассмеяться дворнику прямо в лицо, брякнул сходу какую-то глупость, вроде того, уж не портной ли вы и что шьете — если это не секрет.

— Скоро небо кому-то покажется с овчинку… а ты дерзкий очень, смотрю, старших не уважаешь — нехорошо. Надо бы тебя на выучку взять, научить уму-разуму. — (Через какое-то время и на самом деле он пошел к Раплету в помощники, но никакой-такой особенной выучки не было).

Владик смутился — действительно, получилось глупее не бывает.

— Извините. Не хотел вас обидеть. Наташа, поздоровайся с товарищем дворником, — поспешил он блеснуть вежливостью, и дернул Наташу за руку. — Вон, смотри, метла какая… прямо как и не метла… — Опять новая нелепость соскользнула у него с языка, и он тут же прикусил себе язык.

Наташе здороваться с Раплетом не хотелось. Когда с человеком здороваешься, будто что-то важное рассказываешь ему про себя. А зачем такому страшному Раплету про нее что-то знать? Так и не поздоровалась она с ним тогда, в первый свой раз.

Вот и в это утро, наступившее вслед за тем вчерашним, полным беспорядка вечером, она тоже, как всегда, полусонная, тащилась в свой нелюбимый детский сад и слезно Владика просила, чтоб он оставил ее сегодня дома, пусть даже одну на целый день, она уже привыкла оставаться одной и не будет скучать, и ничего не будет у него со стола трогать, а будет весь день только спать, потому что… Тут она вдруг замолчала и на какую-то минуту заснула прямо на ходу, проснулась она оттого, что Владик сильно дернул ее руку и велел поздороваться с Раплетом. Здороваться с дворником она, как всегда, не хотела, и, только повернув за угол, когда Раплета совсем уже не стало видно, чтобы лишний раз не раздражать брата, тихо пискнула, как мышка: