Кэрри во время войны - [10]

Кончилось лето. Наступила осень, на склонах холмов появилась черника, от которой зубы становились фиолетовыми, а на одежде красовались чернильно-красные пятна. За осенью пришла зима, стало страшно холодно. Земля во дворе покрылась тонким слоем льда, который хрустел под ногами, когда они бежали в уборную, но и в доме было не намного теплее. Вечером, когда они входили к себе в спальню, от натертого линолеума веяло таким холодом, как со льда на катке. Тепло было только на кухне. Они грели у огня обветренные руки и ноги, но от жара начинали жутко чесаться ознобыши.

- У вас ознобыши! - воскликнула мама, которая в начале декабря приехала их навестить.

Она всю ночь добиралась до них из Шотландии, а сумела провести с ними всего несколько субботних часов. Они ждали ее с нетерпением, но, когда она приехала, не знали, о чем говорить. Мама постриглась. Короткие волосы сделали ее другой, и они почему-то застеснялись. А может, им было непривычно видеть ее в доме, где ей не было места.

- У всех ребят в школе ознобыши, - ответили они, убрав руки за спину.

Они сели за обед в гостиной, мрачной комнате со скользкими коричневыми кожаными стульями, с фисгармонией у одной стены и с набитым чучелами птиц стеклянным ящиком, висящим на другой. Мистер Эванс закрыл лавку не на полчаса, как обычно, а на час и принес бутылку шерри. Сам он не пил, но налил маме стакан и был настроен сравнительно весело. Он даже погладил Ника по голове, называя его "юный Никодемус", чем так поразил Ника, что тот весь обед просидел с открытым ртом и едва притронулся к своей порции жареного мяса. И очень жаль, подумала Кэрри, им не часто перепадает жареное мясо. Обычно они ели пропущенные через мясорубку вместе с хлебом и приправленные соусом обрезки от большой отбивной, после того как с ней расправлялся мистер Эванс.

- Молодые люди не должны есть мясо, - утверждал он. - От него они становятся чересчур беспокойными.

Но сегодня он отрезал каждому из них по два толстых сочных ломтя. И сказал маме:

- Не беспокойтесь, они едят не хуже, чем солдаты в армии. Но больше того, что нам полагается по рациону, мы не берем, хотя у нас своя лавка. В этом доме не живут по пословице: "Дешево досталось, легко потерялось". У меня было трудное детство, миссис Уиллоу, и я это всегда помню! Нынешние дети не знают своих обязанностей. Нет, я не жалуюсь на ваших детей, поймите меня правильно. Я с ними строг, они меня слушаются и помалкивают, если к ним не обращаются, но знают, что я человек добрый. Правда, Ник?

Ник ничего не ответил.

- Правда, мистер Эванс, - сказала Керри.

После мяса они ели рисовый пудинг с вареньем. Тетя Лу приготовила чай и поставила на стол вафельные трубочки. Но Ник, когда ему их предложили, только покачал головой.

- Ты же любишь вафли, милый, - сказала мама.

Ник досмотрел на нее и промолчал.

Тетя Лу тоже все время молчала. Она сидела за столом, робко поглядывая на брата и нервно теребя свой передник красными от работы пальцами. И только когда наступило время пойти проводить маму на станцию, она глубоко вздохнула и сказала:

- Я делаю для них все, что могу, миссис Уиллоу, поверьте мне.

Мама, казалось, удивилась, потом поцеловала тетю Лу в щеку и ответила:

- Спасибо. Большое вам спасибо.

И тетя Лу улыбнулась и покраснела, будто получила подарок.

Выйдя из дома, они некоторое время молчали. Кэрри, сама не зная почему, испытывала какой-то страх.

Наконец мама сказала:

- В вашей спальне довольно прохладно.

В ее словах слышался вопрос.

Ник ничего не ответил. Тяжело ступая, не глядя по сторонам, он хмуро шел вперед.

- Ничего, - сказала Кэрри. - Мы не слабаки.

- Что? - переспросила мама.

- Мы не неженки.

- А! Понятно.

И мама как-то странно рассмеялась. Почти сконфуженно, подумала Кэрри, но решила, что этого быть не может. Их мама не из робких.

- Пожалуй, здесь много непривычного, - заметила мама. - И эти часовни, и говорят не так, как в Лондоне. Но зато вы кое-что повидали, правда? Может, здесь и не так уютно, как дома, но интересно. И они, наверное, по-своему очень добрые. Стараются для вас.

Ник по-прежнему молчал. Его молчание пугало Кэрри, и она вдруг поняла почему. Она боялась, что в любую минуту он взорвется и скажет, что ненавидит мистера Эванса, что ему не позволяют пользоваться ванной комнатой днем, даже если на улице холодно, что он ненавидит холод, и свои ознобыши, и сортир во дворе, и пауков, и что ему не дают вафли, и что они ели жареное мясо на обед только по случаю ее приезда. Кэрри скорей бы умерла, но не призналась бы в этом, а Ник, и глазом не моргнув, выложит все свои жалобы. А если он это сделает, мама расстроится, хотя, если по-честному, Кэрри было не очень жаль маму. Гораздо больше, несравненно больше ей было жаль огорчить тетю Лу. "Только посмотреть на нее за обедом, - думала она, - только посмотреть..."

Но Ник лишь сказал:

- Мистер Эванс, когда торгует сахарином, обманывает покупателей.

Мама засмеялась. В ее смехе слышалось облегчение, будто она, как и Кэрри, боялась услышать что-нибудь гораздо хуже.

- О чем ты говоришь, мой ягненочек? - спросила мама.