Кенозёры - [6]

Стало темнеть. Пляска на гумне закончилась. Ревели моторы — лодки одна за другой покидали гостеприимный берег. В Миколиной голове опять застучала песенная строчка: «Я ехала домой…» А что? И впрямь пора, жёнка все глаза на озеро выглядела. Встреча с ней не сулила ничего хорошего.

…Видно, он тоже вздремнул. Когда встал на ноги, братанов на траве не оказалось. То ли на гумно спать ушли, то ли с какой-нибудь компанией уехали. Выпивка кончилась — дружба врозь. Микола залез в лодку, отпихался от берега, с первого рывка завёл свой «Ветерок» и покатил к дому. Над озером сгустилась непроглядная темнота, но это не беспокоило гуляку. Ему было не впервой шастать по ночному озеру. И тут, уже на полпути до своей пристани, Микола вспомнил, что в сундучке для ключей у него — поллитровка водки, предназначенная для встречи с Машкой-курвой, так жестоко обманувшей его.

Микола, не раздумывая, откупорил бутылку и приложился. Раз-другой… Незаметно закемарил. Склонил голову на грудь. Очнулся внезапно (видно, ангел-хранитель толкнул в бок). Впереди на фоне ночного фиолетового неба увидел очертания крыш. Наконец-то приехал…

Ах, мама, мама, что же будем делать?

В дом Микола пробрался через двор, не хотел будить жёнку. В коридоре разул сапоги, разделся. Тихонько зашёл в избу (дверь даже не скрипнула, хотя постоянно скрипела). В темноте на ощупь добрался До кровати и юркнул под одеяло, весь холодный, как налим. Рядом на подушке слышалось ровное посапывание и причмокивание во сне губами. «Умаялась, ждавши меня, подлеца», — пожалел Микола свою супружницу. Но тревожить её не стал. Сон уже, как каменная глыба, наваливался на него…

Очнулся Микола от громкого разговора, голоса были ему незнакомы. Не открывая глаз, прислушался.

— Ну, мамочка, даёшь ты стране угля, хоть мелкого, но много.

— Да не знаю я, откуда он на мою голову свалился!

— Ну, если батя об этом узнает, обеим нам жарко будет! Что делать-то? И разбудить-то невозможно. Ты погляди только, как он матрас-то просцал! Зараза такая!

Микола ничего не понял про уголь, который на чью-то голову свалился, про батю, от которого жарко будет. Дошло только одно, что он до ушей мокрый-действительно, «шила» в мешке не утаишь! «Какого же хрена чужие бабы-то у нас делают?» — подумал со злостью Микола и приоткрыл один глаз. За столом сидели тётка Авдотья со своей дочерью Любочкой-первой красавицей на Кенозерье, студенточкой, приехавшей на каникулы. Жили они в соседней деревне. С мужем Авдотьи, Степаном, у Миколы была давнишняя вражда из-за покосов, и потому в гостях друг у друга они в жизни не бывали.

«Какая нечистая сила этих дур-то к нам принесла?» — опять засвербило в мозгу, вспомнилась вчерашняя пьянка. Микола приподнял голову — изба явно была не своя. «Где же я?»

Коля-Коля-Миколай, наших девок не пугай!

— Во! Выспался! Ну-ка, рассказывай, как ты в мамкину кровать-то вполз? — закричала на него Любочка. — Да ты знаешь, что отец с тобой сделает, если про такое узнает, — голову оторвёт! И скажет, что так и было!

Микола присел на кровати, прикрывая сырые кальсоны одеялом. И ужаснулся: это же надо — забраться в постель к Авдотье. Степан и в самом деле за такие штучки может просто где-нибудь в лесу или на озере пристрелить. Два года в колонии трубил за драку. От такого всего можно ожидать. А где же сейчас-то он?

Любочка будто угадала его мысли. Уже спокойно сказала:

— Мы-то, конечно, отцу ничего не скажем. Он ведь дурной, не поймёт, ему ничего не докажешь. Но и ты помалкивай! Хорошо ещё, что дома его не оказалось, в лесу он, избушку рубит. Но не ровён час, возвратится. Собирай-ка, дядя Коля, свои манатки да поезжай Домой. На улице-то день уже. Два часа тебя разбудить не могли. Слава Богу, что ещё не помер в мамкиной постели. Вот бы греха-то было! Подумать страшно.

Авдотья сидела молча за столом и глядела в окно на озеро, на чаек, хватающих из воды саламатку.

Она не слушала объяснений Миколы о том, как он по ошибке перепутал ночью деревни, как по ошибке попал в чужую избу. Вспоминала Авдотья совсем другое время, когда училась она в девятом классе, когда была по уши влюблена в красавчика Кольку — вот этого полупьяного, в описанных кальсонах, Миколу. Он так и не узнал, что был первой любовью одноклассницы Дуськи. И никогда уже не узнает.

«И ПИЛ СОЛДАТ ИЗ МЕДНОЙ КРУЖКИ…»

В послевоенные годы многие бывшие фронтовики умирали друг за дружкой от ран и пережитого, чаще от водки — длительного запоя. Так война мстила оставшимся в живых. Не миновала такая судьба и моего дядьку Егора Михайловича — в прошлом боевого офицера, награждённого за храбрость орденами и медалями.

Мать моя рассказывала, что перед смертью дважды видел дядя Ёша один и тот же сон. Снилась ему рыжая собака Юлка, с которой он иногда на охоту хаживал. Преданная собачка два раза предупреждала Егора Михайловича во сне: «Не пей, Егорушка, умрёшь!» Человеческим голосом с ним говорила. Но не внял дядя Ёша собачьему предупреждению. Может быть, и в третий раз приходила она к нему, только никто об этом знать не может. Умер дядя Ёша, положив голову на стол, рядом с недопитой бутылкой спирта. Крепко фронтовик уснул, навсегда.