Кенозёры - [44]

Но беда пришла совсем нежданно.

Занемог однажды дед Аким,

И собаку — верного Полкана

Накануне он похоронил.

До деревни — километров тридцать,

И сельчанам было невдомёк,

Что Акиму по ночам не спится,

Над избой не тянется дымок.

…Выла вьюга за оконной рамой,

И на стёклах нарастал ледок,

А изба казалась чёрной ямой,

Крышкой гроба — низкий потолок.

И, приподнимаясь на подушке,

Матерился в бога, в чёрта, в мать.

Одному в охотничьей избушке

Ох как не хотелось помирать.

Был бы рад сейчас любому гостю,

Всё глядел в рассветное окно.

Нет, лежать ему не на погосте

После смерти, видно, суждено.

«Пусть в последний раз теплом согрею

Угол свой. Всему приходит срок.

И взовьётся меж высоких елей

Мой прощальный жаркий костерок».

А когда неистово, упрямо

К спичкам потянулася рука,

Будто кто-то колонулся в раму,

Вроде кликнул кто-то старика.

Задрожали немощные руки,

Не подняться, не достать огня.

«И за что терпеть такие муки?

Господи, помилуй Ты меня!»

Покидала деда жизни сила.

Знал, что нет, не может быть чудес.

Креп мороз, пурга волчицей выла,

И шумел дремучий зимний лес.

1974 г.

Жил мужик

Жил мужик, печник и плотник,

Гармонист и острослов.

Самолучший был работник

Из поморских мастеров.

Срубит дом, сошьёт и лодку,

Сладит снасти рыбаку…

Но беда любил как водку,

Жить бы долго мужику.

В сорок лет он век отмерил,

В сорок лет и сорок зим.

Умирал и сам не верил

В то, что смерть пришла за ним.

Угасал мужик как свечка,

Есть и пить уже не мог.

Целый день лежал на печке,

Глядя в белый потолок.

Сколько изб, сетей и лодок

Не сработал для сельчан

Деревенский самородок

Из поморских россиян!

Сколько их в стране великой,

Рукодельников таких?!

На Христа похож их ликом,

Пьющих водку за троих…

Лесник

Край далёкий, глухой

Комариных болот.

Высоко над землёй

Пролетит самолёт.

Прошумит ветерок,

Заплутав в сосняке,

Стрекотаньем сорок

Отзовётся в борке.

По зелёным по мхам —

След лосиных копыт.

И сова по ночам

Будто плачет навзрыд.

В тот далёкий сузём

Раз пришёл человек

И построил он дом,

Чтоб стоял целый век.

И на вырубках сам

Посадил деревца,

Позаботясь, чтоб там

Жизнь текла без конца.

Он природу берёг,

Как невесту-красу,

И в назначенный срок

Тихо умер в лесу.

Вот и снова — весна,

Лесника нет давно,

А к нему там сосна

Всё стучится в окно…

Лось

Солнце золотое поднялось,

Мир наполнив птичьей трескотнёю.

В эту рань спешил красавец-лось

По тропе таёжной к водопою.

Он ступал уверенно, легко,

С молодою, удалою силой.

И, казалось, на рогах его

Полыхало летнее светило.

И, казалось, он хозяин тут,

Никакому зверю не подвластный,

Злые волки стороной пройдут,

Им же это будет безопасней.

…Грохнул выстрел, а за ним — второй,

Лося ошарашив на мгновенье.

Он рванулся, полетел стрелой,

Ноги разбивая о каменья.

Сучьями, как остриями пик,

Разрывая с треском шкуру в клочья,

Мчался ошалело напрямик,

Будто вслед гналася стая волчья.

Била кровь фонтаном из груди,

Обагряя молодую зелень.

С пулею под сердцем не уйти,

Дрогнули звериные колени.

Лось лежал на ивовых кустах,

Жизнь из тела с кровью уходила,

И в его расширенных глазах

Умирало летнее светило…

Любовь твоя

Любовь твоя мне снится по ночам,

Греховная, зовущая, святая.

И ты, подобно солнечным лучам,

Идёшь ко мне, всю землю освещая.

Перед тобою клонятся цветы,

Вокруг тебя колышутся, как тени,

И в белом платье, как в тумане, ты

Садишься тихо на мои колени.

Я обнимаю плеч твоих тепло,

Горячих губ я влагу пью хмельную.

И на душе, как в майский день, светло.

Весь мир вместился в жарком поцелуе.

У костра

Ты, укутавшись жёстким плащом,

Отдыхала на хвойной постели.

Наш костёр догорал. Под дождём

Головёшки, как змеи, шипели.

Говорила, что я постарел,

Стал угрюмым, как пинежский филин.

И костёр наш горел, но не грел,

И над озером лебеди плыли.

Улетали в далёкую синь,

Уносили на крылышках лето.

Моросило с дрожащих осин,

И стреляли охотники где-то.

Потаённые думы мои,

Словно зёрна тяжёлые, зрели.

Да, отпели своё соловьи,

Впереди — холода и метели.

Я помню

Я помню: в детстве это было,

Цыган, себя разгоряча,

Хлестал жену — как бьют кобылу —

Кнутом по худеньким плечам.

Она лежала, подвывая,

Терпя жестокий мужа нрав.

Цыганка старая, зевая,

Сказала громко: «Федька прав!»

Вокруг сородичи сидели,

Степенно нюхали табак

И с равнодушием глядели

На это всё, как на спектакль.

Мерилом и судьёй проступка

Для них с рождения был кнут.

И я мальчишеским рассудком

Не мог понять цыганский суд.

Глядел со страхом и слезами

На самовластье и на кровь…

А у костра уже плясали

И пели песни про любовь.

1970 г.

Капель звенела

Капель звенела, как струна гитары.

Семнадцать лет. Свобода и весна.

Счастливый человек в хмельном угаре,

Я с девушкой прощался у окна.

Я говорил ей о разлуке дальней,

Я с нею по-мальчишески был глуп.

Она смотрела на меня печально

И улыбалась уголками губ.

Красивая и гордая немножко,

И я её, наверное, любил.

Прошли года, но вижу то окошко,

К которому когда-то подходил.

Песня о Полине

Звёзды вспыхнули над нами

Золотыми огоньками.

Говорю с тобой стихами,

Кареглазая моя.

Песня вольная, как птица,

До звезды Полярной мчится,

Как же можно не влюбиться,

Поля-Полюшка, в тебя.

Я тебе стихи читаю

И романсы напеваю,

Одного никак не знаю,

Почему ты так грустна?

Брось печалиться, родная,

Обойдёт беда по краю,

И наполнит сердце маем

Долгожданная весна.