Кенийские сафари - [107]

Видел я в Ваджире и старика, последователя одной из мусульманских общин — «джамаа», продававшего у водопоя «настоящие амулеты», в которые были зашиты изречения из Корана. Цена одинаковых на вид кожаных мешочков всегда соответствовала виду их покупателя. Бедняку амулет был отдан за пять шиллингов, величественному старцу в дорогой шелковой чалме — за сорок. Я решил, что продавец сам назначает цену, приноровляя ее к внешнему виду покупателя.

Однако, когда я поинтересовался у торговца, во что амулет обойдется мне, старик удивленно поднял бровь:

— Сколько дашь, — ответил он.

— А какова цена?

— Нет цены. Чем больше заплачено за амулет, тем дольше и лучше он служит. Все в твоих руках.

Это, конечно, мудрая уловка. При таком подходе к эффективности амулета любой покупатель будет выкладывать последние деньги. Экономия в данном случае равносильна мотовству.

Как правило, последователи джамаа не только торгуют амулетами. В сомалийских районах Кении они своеобразные мусульманские миссионеры, ведущие ту же работу, что марабуты в странах сахельской Африки. Они проповедуют Коран, однако учитывая умонастроения сомалийцев, не навязывают им мусульманской культуры и диктуемого исламом образа жизни. Напротив, они скорее пытаются приспособить догмы Корана к местному укладу, обычаям и традициям. Такого проповедника, как правило, встретишь в любом более или менее крупном населенном пункте кенийского северо-востока. Однако редко где здесь можно увидеть пышную мечеть, услышать с минарета заунывный голос муэдзина или увидать мужчин, бьющих поклоны в сторону Мекки. Аллаху здесь вместе с проповедником молются в хижинах.

Страшные болота Лориан

К югу от Ваджира на дороге, идущей через Хабасвейн и Муддо-Гаши в Найроби, караваны верблюдов исчезают. Здесь их вытесняют автомашины, которые во многих районах северо-восточных равнин свободно передвигаются даже там, где вообще нет дорог. «Доступна для автотранспорта», «Проезжая в сухой период», «Преодолима на лендровере круглый год» — такими надписями пестрят подробные карты этого района. Дороги здесь — сами равнины шириной в десятки километров. У караванов и их владельцев появился сильный конкурент — машины, причем, судя по оптимистическим надписям, выведенным на их бортах, дела у автомобилистов идут неплохо. «Мой «форд» — корабль пустыни» — это настоящий вызов верблюду. «С Аллахом и автомобилем не пропадешь» — дерзость, свидетельствующая о прочном положении владельца машины.

Однако и на этой плоской, казалось бы безобидной, равнине есть место, где пропадают не то что верблюды и машины, но даже слоны, бегемоты и носороги, в общем любой, кто попадает туда в неугодное природе время.

Проложив себе узкое порожистое русло у подножий Центральных нагорий и размыв сложенное сланцами плато Мерти, с запада на равнины выходит бурная и быстрая Эвуасо-Нгиро. Скорость ее здесь сразу же резко снижается. Река больше не может нести массу песка и гальки, подхваченную ею в горах, и огромное количество взвешенного в воде материала оседает на равнине. Кое-где река, размывая собственные наносы, течет выше окружающей территории. Но дальше уклон местности делается столь ничтожен, что у реки уже не хватает сил прорваться на восток к Индийскому океану, и Эвуасо-Нгиро, разливаясь вширь, образует внутриматериковую дельту. Так создалась самая большая в Кении система гигантских болот Лориан. Обычно они сухи, и многие африканские водители ездят по ним порой по семь — девять, а то и больше лет подряд, накатывая отличные дороги, поблескивающие кристалликами соли.

Но на девятый-десятый год и в горах, где берет начало Эвуасо-Нгиро, и на равнинах одновременно выпадают сильные дожди. Огромное количество воды внезапно прорывает наносы, в которых над полупустыней течет река, и заливает все вокруг. Затем вода доходит до болот и превращает солончаки в непроходимую топь, обрекая при этом на гибель все живое. Целую неделю я ездил по краю болот Лориан. Это было вскоре после того, как там высохла вода. Восемь слонов, три носорога, десятки антилоп — вот виденные лишь мною жертвы, застигнутые водой посреди солончака и не сумевшие выбраться из его топей. Тут понимаешь выражение: «в пустыне чаще тонут, чем погибают от жажды». В такие годы на несколько месяцев прерывается всякое сообщение между югом и севером сомалийских равнин. Зато Эвуасо-Нгиро в этот период вырывается из плена собственных наносов и через систему болот получает связь с лагом Дера, который перебрасывает ее воды в Джубу, впадающую в Индийский океан.

В те годы, когда река не беснуется, вдоль ее берегов поселяются люди небольшого сомалийского племени аулихан. Они приспособили уклад своей экономики к капризному нраву Эвуасо-Нгиро. Больше чем кто-либо другой из кочевых племен Кении аулихан уделяют внимание земледелию. В то время как мужчины пасут скот в густых зарослях высоких болотных трав — андропогона, диагитории, тифы, — женщины обрабатывают поля. Они селятся по берегам стариц, которые здесь называют «дешеки», и, дождавшись спада воды, сажают на их дне просо, кукурузу, бобы. В тех местах, где Эвуасо-Нгиро течет над равнинами, женщины сообща строят небольшие каналы — «фары», по которым время от времени пускают воду и орошают дешеки. Напоив поля водой, они перекрывают фары землей.