Кенийские сафари - [108]

«Женские деревни» земледельцев аулихан, особенно в тех местах, где они строят каналы, бывают немного больше стойбищ кочевников. Местами вдоль реки стоят тридцать-сорок мундулло — цилиндрических хижин под соломенной конусовидной крышей. Рядом с жилищами нередко можно увидать влетеные квадратные сооружения, напоминающие огромные корзины. В них аулихан держат новорожденных телят, которых мужчины не рискнули взять с собой на болота. Для малышей в деревне оставляют также несколько дойных коров. Однако никаких других подсобных помещений вокруг мундулло не строят. В отличие от земледельческих племен банту, окружающих свои жилища многочисленными амбарами и складами на сваях, аулихан хранят зерно под землей, в ямах, выстланных сухой травой и засыпанных толстым слоем прокаленного солнцем речного песка. Сырость, грызуны и насекомые приносят большой урон таким хранилищам.

Расположенные посреди болот стойбища мужчин называют «верблюжьими лагерями». Они представляют собой две круглые площадки, обнесенные срубленными колючими кустами и расчищенные от травы. На одну из них, которая побольше, загоняют скот, а на другую, поменьше, ставят шатры. Порой верблюжьи лагеря расположены в двадцати-тридцати километрах от мундулло, однако ежедневно мужчины доят весь скот и отвозят молоко в деревню, где женщины приготавливают из него порошок или масло. Тридцать километров на верблюде — это целый день. Да еще жара и тряская дорога… Меня всегда интересовало, что остается от молока, транспортируемого таким образом в калебасах через пустыню.

Но как-то в деревне аулихан меня угостили таким только что доставленным из пустыни молоком, и, к моему удивлению, оно оказалрсь совершенно свежим. Сомалийки рассказали мне о средствах, с помощью которых они «консервируют» молоко. Кочевники прекрасно знают скудную растительность своего края и давно-давно распознали ее полезные свойства. Некоторые пустынные колючки, брошенные в костер, горят ароматическим дымом. Над костром развешивают калебасы, и этот дым, окуривая их, пропитывает стенки сосудов веществами, предохраняющими от скисания. Дым других растений обладает дезинфицирующими свойствами. Ведь в пустыне нет возможности расходовать влагу на мытье калебасов и посуды. Обработка ароматическим дымом заменяет здесь воду. Над дымом развешивают одежду и белье, когда их нет возможности постирать; над ним склоняются женщины, желая придать приятный запах и блеск своим волосам. Дым служит здесь духами и мылом.

Да и нечего удивляться этому, если вспомнить, что сомалийские районы Кении — это южная периферия легендарного Пунта, знаменитой «Страны благовония», куда еще древние египтяне посылали свои корабли и караваны за миррой, ладаном и ароматическими смолами. Многие ученые, в том числе выдающийся русский востоковед академик Б. А. Тураев, считают, что загадочный Пунт — это Сомали, а пунтийцы — прямые предки современных сомалийцев. Правда, главные районы, где растут благовонные деревья, принесшие славу Пунту, находятся на «самом конце» Африканского рога — в Миджуртинии. Однако традиция использования ароматических веществ подтолкнула и южных, живущих в Кении сомалийцев обратить внимание на растения, покрывающие их скудную землю, и найти среди них те, которые могли бы заменить им миджуртинские виды. Кстати, в Восточной и Центральной Африке я сталкивался с широким применением благовоний в быту лишь среди тутси Руанды и Бурунди. У восточных кушитов существуют также специальные «мужские» травы и смолы. По вечерам, собравшись у костра после утомительного перехода через пустыню, мужчины любят положить себе под язык кусочек смолы мурр, которая прекрасно восстанавливает силы и заживляет раны. Для воскурений богатые кочевники используют прозрачную, как слеза, смолу бейхо, а бедняки довольствуются тем, что жуют или курят чад — траву, содержащую наркотические и возбуждающие средства. Она как рукой снимает усталость и сон и настраивает курильщиков на романтический лад. Покуривая чад, сомалийцы всю ночь могут просидеть у костра, сочиняя баллады о своих прекрасных женщинах или храбрых воинах или просто ведя неторопливую беседу.

У сомалийцев удивительно развито чувство уважения к собеседнику. Можно говорить часами, и все внимательно будут слушать оратора, никто никогда не перебьет его. Эта своеобразная «демократия у пастушеского костра» во многом, по-моему, отражает национальный дух сомалийцев свободных и независимых, законно гордящихся своими традициями, и в то же время терпимо, с интересом и пониманием относящихся к обычаям и культуре других.

Наездившись днем по болотам, я каждый вечер возвращался в один и тот же «верблюжий лагерь» и с нетерпением ждал этих ночных часов у костра. Стройные красавцы в тюрбанах рассаживались у огня, раскуривая свои трубки с чадом и с полчаса блаженно молчали. Потом курево начинало действовать на них. По очереди вставая, они нараспев декламировали сочиненные тут же, у костра, стихи. Так продолжалось до полуночи. Затем поэтическая часть заканчивалась и начиналась неторопливая беседа. Мужчины сидели у костра неподвижно, как изваяния, внимательно слушая говорящего. Лишь изредка кто-нибудь вставал, чтобы подбросить в костер пару лепешек верблюжьего навоза. К сожалению, более ароматного средства, отпугивающего слетающихся с болот комаров, в «Стране благовоний» еще не знают. Где-то около четырех холод, от которого аулихан по ночам страдают больше, чем днем от жары, загонял их в шатры. А в шесть они уже начинали доить верблюдиц…