Кёнигсберг в Пруссии: история одного европейского города - [61]

, — которую и сегодня продолжают в Гёггингене. И только через 50 лет после смерти Канта наступило время, когда стали ставить памятники не только королям по крови, но и королям духа. Воодушевленные инициативой граждан города Торна, которые в 1853 году установили памятник своему земляку Копернику, состоятельные горожане Кёнигсберга решили оказать Канту честь и установить ему памятник. Это было последнее произведение скульптора Кристиана Даниэля Рауха. Когда в 1857 году отлили статую, не хватило денег на пьедестал. И только в 1864 году памятник установили за домом Канта, лицом к площади Кайзер-Вильгельм-Платц. Через 20 лет он оказался помехой для транспорта (Шлоссштрассе) и обрёл окончательно свое скромное место перед новым зданием университета, у парка Кёнигсгартен, неподалеку от конной статуи Фридриха Вильгельма Ⅲ, возвышавшейся над Парадной площадью. Сегодня памятник считается пропавшим; на пьедестале совдепы установили бюст Тельмана.

Ещё один памятник Кёнигсберга имеет особую историю. Курфюрст Фридрих Ⅲ поручил придворному архитектору Андреасу Шлютеру изготовить его бронзовую статую. Когда она в 1698 году была готова, то ей не сразу нашлось достойного применения. Спустя целый век Фридрих Вильгельм Ⅲ, следуя совету Фридриха Леопольда фон Шрёттера, подарил ее восточно-прусским сословиям в честь столетия коронации короля. Шрёттер выбрал ей даже место напротив замка, приказав по проекту Шадова закрыть стеной казарменный двор. Памятник открыли 3 августа 1802 года в день рождения Фридриха Вильгельма Ⅲ. И этот памятник, с художественной точки зрения наиболее ценный из всех, какими когда-либо обладал Кёнигсберг, сегодня тоже считается пропавшим. Символично, что Кёнигсберг в конце своего классического столетия обратился к событию, которое произошло в начале века. Статуя была выполнена в стиле барокко, каким себя сам видел первый король, но собрание 1802 года не походило на собрание 1701 года. Наступало новое время.

Крах и новый подъём

Перед катастрофой

Духовный мир Кёнигсберга своеобразным «прусским образом» объединил французскую мечту о свободе и монархические взгляды. Философия Руссо и права человека, завоёванные революцией^{83}, окрыляли приверженцев Просвещения в их вере в человеческую суть и в задачи государства. Но сколько бы они ни пытались теоретически быть республиканцами, они всё же оставались верными королю пруссаками. Поэтому реформам после краха не нужны были ни новые идеи, ни новые люди. Большинство идей существовало уже раньше, большинство законов были уже запланированы. Таким образом, старая Пруссия могла обновиться без кровавой революции.

В Кёнигсберге развитие событий во Франции поначалу встретили с симпатией, переросшей, однако, вскоре в отвращение, когда кровавое господство якобинцев осквернило идею свободы. И в Кёнигсберге восхищались Наполеоном, хотя и в меньшей степени, чем в Веймаре^{84}. Кёнигсбергский директор полиции Иоганн Готтфрид Фрай выразил, пожалуй, общую точку зрения, высоко оценив энергичность Наполеона, но отказав ему в нравственном величии, так как насилие для него было выше законности. Прусские чиновники, преисполненные верой в идеалы космополитического Просвещения, не хотели, чтобы новая эпоха свободы и равенства начиналась с насилия, предпочитая идти к ней через образование и воспитание. Поэтому годы, когда Наполеон подчинил себе пол-Европы, в Пруссии не были омрачены предчувствием надвигающейся беды.

Даже Генрих фон Клейст, постоянно пребывавший в депрессии, сравнивал время своего пребывания в Кёнигсберге с попыткой, хотя и неудавшейся, спастись в гавани спокойствия после крушения жизни. С мая 1805 по январь 1807 года поэт состоял на службе в кёнигсбергской палате военных и государственных имуществ. Он ежедневно отправлялся в замок из своей квартиры на Лёбенихтской Ланггассе, пока не взял в августе 1806 года отпуск, из которого на службу уже не вернулся. В это время он закончил комедию «Разбитый кувшин» и работал над комедией «Амфитрион», новеллой «Михаэль Кольхаас» и трагедией «Пентесилея». Человеком, стоявшим близко к нему и которого он посвятил в свою работу, была госпожа фон Штегеманн. Впрочем, весь ушедший в себя поэт не производил в кёнигсбергском обществе хорошего впечатления. Он держался в стороне от романтического круга, который тогда образовался в Кёнигсберге и центральной фигурой которого был молодой Макс фон Шенкендорфф со своим мужским союзом поэтов «Венок Балтийского моря».

Клейст и Шенкендорфф бывали также в замке у президента государственной палаты Ханса Якоба фон Ауэрсвальда, жена которого, Альбертине, по словам Крауса, настоящая Аспазия^{85}, охотно собирала вокруг себя молодёжь и способствовала не одной женитьбе. Более свободное обхождение, чем в замке, было в салонах двух бюргерских женщин, моральная эмансипация которых значительно опережала правовую. Иоганна, жена врача Вильяма Мотерби, превратила свой дом у рынка Торфмаркт в центр остроумного общения. Легко поддаваясь своим изменчивым чувствам, Иоганна в 1809 году так же легко очаровала Вильгельма фон Гумбольдта, как и позднее Эрнста Моритца Арндта. Страстная любовь к студенту медицины Иоганну Фридриху Диффенбаху, который был на 11 лет моложе её, привела в конце концов к разрыву брачного союза, давно уже находившегося под угрозой распада. Но и второй брак, с Диффенбахом, ставшим между тем известным хирургом в Берлине, закончился разводом.