Кенгуру - [44]

— За длинный язык.

— И ты меня накажешь?

— Накажу. А как — еще придумаю.

— Ой, как интересно! Обязательно скажи, когда будешь наказывать,— захихикала Пётике.

Варью только рукой махнул. Медленно поднеся к губам мартини, он собрался было выпить, но тут сообразил: ведь он только что опустошил свой стакан, а тот снова полон. Он посмотрел на Жожо. Та как раз угрожающе меряла взглядом Пётике. Варью понял, что дело пахнет керосином, и сунул стакан в руку Жожо.

— Выпей-ка это, милая.

— Ворон...

— Выпей!

Жожо выпила и сразу поднялась.

— Пойдем отсюда, Ворон.

На террасе «Мотылька» загремел хор:

— Карр... Карр... Карр... Карр...

Варью, уходя, величественно сделал ручкой. Вообще он держался сегодня как какой-нибудь министр или президент, плененный неприятелем. Жожо это ужасно раздражало.

— Дай-ка мне ту салфетку,— сказала она на улице.

— Которую Йоцо оставил?

— Я только прочту.

— Не дам. И вообще Йоцо не пишет писем на салфетках.

— Значит, девка написала?

— Ты же спрашивала у тети Манци. Даже ей не веришь?

— Не верю. Она тебя покрывает. Ты каждую субботу у нее два мартини пьешь. Вот она и не выдает мне твоих девок.

— Жожо... Тетя Манци — порядочная женщина.

— Конечно. Только ты у нее любимчик. Она тебе все прощает.

— Ничего такого не замечал.

— Варью, дай мне салфетку... Я прочесть хочу.

— Не дам. Из-за твоей настырности. А мог бы дать... Никаких секретов там нету, только хорошая весть. Но все равно не дам...

— Значит, ты не любишь меня.

— Ты знаешь, пожалуй, и в самом деле не люблю.

— Врешь! Я уверена, что любишь. Зачем ты со мной пошел, если не любишь?

— Ах ты злючка! — Варью схватил девушку за плечи, притянул к себе.

Они долго целовались в тени раскидистой акации. С листьев падали капли, текли за ворот, но они этого даже не замечали. Через тонкую ткань Варью ощущал тепло девичьего тела, взволнованное биение ее сердца; его захлестнула горячая волна желания.

Когда они двинулись наконец дальше, Варью вытащил из кармана свернутую салфетку и протянул ее Жожо.

— На, читай. Йоцо хорошую весть мне сообщил. Это — главное. А остальное — ерунда.

— Ерунда?

— Прочти, что пишет Йоцо, тогда поймешь.

— Не буду я читать. Не хочу копаться в твоих делах. Если ты говоришь, что это от Йоцо, значит, так оно и есть. Я верю тебе, Ворон...

— А говорила только что, тетя Манци меня покрывает...

— Может, и покрывает. А я все равно верю, что это от Йоцо.

— В самом деле от Йоцо. Прочти.

— Не хочу читать. Раз ты говоришь, мне этого достаточно. Убери.

Варью снова обнял Жожо и стал ее целовать. Прикусив зубами мочку ее уха, шепнул:

— Хорошо с тобой...

Жожо вдруг высвободилась из объятий Варью и вынула из сумки маленький сверток. Развернув бумагу, подбежала к фонарному столбу. В руках у нее была игрушка — светло-серый замшевый кенгуру.

— Тебе в день ангела дарю, если ты не кенгуру! — высоким голосом, нараспев сказала она и рассмеялась звонко, по-детски.

«Вот он, секрет»,— думал Варью, принимая подарок, счастливый и немного смущенный. Кенгуру с этого момента всегда напоминал ему о Жожо. Случалось, конечно, что напоминал и о светловолосой девчонке, которую он подвез до Пакша и с тех пор не видел...

Обнявшись, они медленно пошли по улице, обходя блестевшие под фонарями лужи. Останавливались перед витринами, разглядывали горы фасоли, гороха, салата, хитрые башни консервных банок с рыбой и бобами.

— Йоцо недавно был в Марселе и ел там ракушек,— сказал Иштван Варью.

Жожо передернулась под его рукой и ответила только:

— Фу!..

Из подвального клуба доносилась музыка. Медленно, то и дело останавливаясь и целуясь, они миновали вход. Дальше шли магазины одежды, лавка стекла и фарфора, потом, между женской парикмахерской и прачечной, зал игральных автоматов. Варью и Жожо остановились перед огромными, ничем не занавешенными окнами и стали смотреть, что делается в зале. Ребята и девчонки из Х-го района обступили игральные столы и флипперы. С улицы казалось, что зал наполнен туманом или дымом. Варью вспомнил, что Жожо когда-то очень любила играть на флиппере. Он обернулся к ней, покрепче взял за талию.

— Хочешь сыграть?

— Спасибо,— ответила Жожо и поцеловала Варью.

Они вошли. Внутри табачный дым стоял столбом — хоть топор вешай. Против двери, на стене, висели две таблички: «Не курить» и «Вносить и распивать алкогольные напитки строго воспрещается». Вокруг игральных автоматов толпились длинноволосые молодые ребята в джинсах и девчонки в мини и в юбках «банан». Многие жевали резинку. Как раз в тот момент, когда Варью и Жожо вошли в зал, старичок смотритель, тактично отойдя в сторонку, к окну, открытому во двор, присосался к плоской бутылочке. Из окна в зал вливалась темнота и влажный воздух. Пять-шесть парней и девчонка в джинсах сидели на полу, под стенкой, равнодушно глядя перед собой и что-то жуя. Один из сидящих, бородатый парень, играл на губной rapмонике. Время от времени он останавливался, вытряхивал из гармоники слюну и снова принимался пиликать. Варью уставился на парня с гармоникой, потом толкнул Жожо:

— Что это он играет?

— «Ночью у казармы, у больших ворот...» Как там дальше?.. «Ночью у казармы, у больших ворот...» Отец всегда эту песню начинает петь, когда сильно выпьет. Старая какая-то песня... «Ночью у казармы, у больших ворот...» Нет, не могу вспомнить.