Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология - [82]

Что же касается юридического казуса с отменой дарений, то он стал предметом изучения многих поколений юристов. Но мало кто знал, что история сеньории Миньо на этом не кончилась. Нотариальные минуты содержат еще несколько посвященных ей актов. Уже 24 июля 1552 г. жена Шарля Дюмулена заключила (от имени детей — новых владельцев сеньории) новый договор с фермером, подтвердив те же условия, что были в период хозяйничанья Ферри. 1 октября 1564 г. Шарль Дюмулен объявил в нотариальной конторе, что «начиная примерно с 1548 г. он обрел эти земли, но, опасаясь предпринимаемых против него интриг и покушений, а также чтобы избежать преследований, обрушившихся на него вскоре и принудивших его бежать в Германию, он подарил своим вышеназванным детям земли и сеньорию Миньо». Но при этом он заявляет, что «если бы не означенные преследования и не стремление их избежать, он ни за что не хотел бы, чтобы это дарение имело место». На этом основании предыдущий акт дарения сеньории Миньо детям отменялся476. Изначальные намерения субъекта сделки Дюмулена как поборника римского права остаются главным и самодостаточным аргументом. Дети его (в отличие от брата) в суд не подали, они все равно были наследниками. А после его смерти в живых осталась лишь его дочь Анна, вышедшая замуж за Симона Бобе, большого почитателя трудов Дюмулена, занявшегося подготовкой посмертного собрания сочинений своего тестя.

Но наследники Дюмулена, увы, недолго пользовались доходами с сеньории Миньо: весной 1572 г., пока Симон Бобе отсутствовал, неизвестные напали на дом Дюмуленов в Париже, убили прислугу и Анну Дюмулен с детьми, не пощадив и новорожденного младенца, похитили ценности и документы, в том числе бумаги на владение сеньорией Миньо. Дело получило широкий резонанс — даже Елизавета Тюдор запрашивала о нем французского посла в Лондоне477. Дело безутешного Симона Бобе взялся вести модный адвокат Барнабе Бриссон478. По его ходатайству были арестованы дети покойного мэтра Ферри Дюмулена. Они неоднократно говорили, что сеньория Миньо принадлежит им и что они рано или поздно вступят во владение своими незаконно отнятыми землями. Зачем злоумышленники похитили документы на владение? Уничтожение взрослых можно объяснить нежеланием оставлять свидетелей, но было ли убийство невинного младенца бессмысленной жестокостью или стремлением уничтожить всех возможных наследников?

Парламент назначил большую сумму денег в награду за разоблачение убийц, тщательно допрашивали всех обитателей тюрем, но это не принесло результатов. Через год (уже после Варфоломеевской ночи) обвиняемые были выпущены на свободу. А сеньорию Миньо Парламент конфисковал в возмещение судебных издержек.

Вернемся к определению казуса. Мы столкнулись с не вполне типичным, исключительным, крайним случаем. Он действительно проверяет существующую систему «на разрыв». В какой мере принцип римского права о всевластии актуального домовладыки ложится на нормы кутюмов? До какой вообще степени возможна рецепция римского права во французском обществе XVI в.? Но ведь и сам Дюмулен был своего рода ходячим казусом, с его стремлением все довести до логического конца — и практическое применение философской этической утопии, и интеллектуальные поиски, и служение королевской власти, трактуемой как общее благо. Было ли его поведение в некоторой степени девиантным? Во всяком случае, оно было хорошо обосновано рационально. Даже слишком хорошо. Но в данном случае раскрытие особенностей внутреннего мира Дюмулена не являлось нашей самоцелью.

Важнее было еще раз акцентировать важный тезис микроистории — именно исключительные случаи дают очень полную информацию о нормах, существующих в обществе (другое дело, что любой случай с легкостью мог трактоваться как исключение). Так, никто из авторов нотариальных актов не освещает полнее Дюмулена проблемы профессионального становления в судейской среде (содержание в университете, стажировка в Парламенте), редко какой из примеров дает возможность соприкоснуться с деятельностью различных звеньев юридической системы на одном примере. Исключительный случай, казус — особое увеличительное стекло, оно выявляет черты, обычно сокрытые, в частности единство стиля, демонстрируемое как в актах самого разного содержания и разной природы — от дарственной до привилегии на издание, так и в поступках или в сочинениях. Это единство можно, видимо, обнаружить во многих иных актах. Но казус Дюмулена демонстрирует его нагляднее всего именно в силу своей исключительности. Впрочем, оценить и расшифровать эту исключительность можно лишь в контексте прочих случаев.

О. В. Дмитриева Йоркширский «Расемон» (провинциальная трагикомедия елизаветинских времен) 479

Удивительные события, предлагаемые вниманию читателя, развернулись в лето 1582, в 23-й год царствия славной королевы Елизаветы I, в Йоркшире, известном в ту пору не столько одноименными пудингами, сколько отменными сукнами, бедностью дворянства и нетвердостью местного населения в англиканской вере, что, впрочем, было справедливо для всего севера страны. И хотя Йорк считался важнейшим после Кентербери церковным центром и резиденцией второго архиепископа, паства его была весьма склонна к «папизму» и свет «истинного Евангелия еще не согрел эту землю»480.