Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. Антология - [81]

Все это не могло косвенно не воздействовать на Парламент. Были у Дюмулена недруги и завистники, но мнение покровителей было сильнее. Его авторитет как правоведа был как никогда высок. И как никогда силен был королевский фавор. Обратим внимание на текст привилегии, выданной Дюмулену для издания его новых сочинений 1 февраля 1552 г. В середине века текст издательских привилегий еще не устоялся, и форма их могла быть вполне произвольной. Но документ, выданный Дюмулену, выделяется даже на этом пестром фоне. Я почти уверен, что «заготовку» для этого текста писал сам адвокат, уж больно походит он на все сочинения и акты этого юриста, содержа пространное перечисление всех его заслуг470. Но помимо его комментариев к некоторым провинциальным кутюмам, двух трактатов о дарениях и о стиле Парламента, там указаны его сочинения о правах французской короны и комментарий к «Эдикту о малых датах».

Взявшись за работу над этими сюжетами, Дюмулен оказался втянут в большую политическую игру. Папа Юлий III проводил враждебную французам политику в Италии. Генрих II ужесточил свою позицию в отношении занятия вакантных церковных бенефициев и отправки аннатов в Рим. Дюмулен взялся защищать права французской короны от «узурпации» со стороны папы. Его опубликованные комментарии к королевскому указу и особенно текст посвящения королю, написанный в отличие от основного труда по-французски и предназначенный широкой публике, оказали огромное воздействие на общество. Автор вполне определенно призывал возродить старое, с каролингских времен идущее верховенство короля в делах церковных и дать отпор притязаниям папства. Папе и его сторонникам было продемонстрировано, что в случае необходимости Генрих II может последовать английскому примеру и установить королевскую супрематию над церковью. Юлий III пошел на уступки. Вскоре коннетабль Монморанси даст высшую оценку деятельности Дюмулена: «Сир, Ваше Величество не смогло с тридцатью тысячами человек принудить папу Юлия III к миру; сей человечек сделал это при помощи вот этой маленькой книжечки»471.

Сыграло ли свою роль покровительство сильных мира сего или же дело само собой подошло к некоему логическому завершению, но заключительное постановление Парламента (arrest) было вынесено 12 апреля 1552 г. Причем это было не простое постановление, но «assidente purpurato Senatu pronunciato» — «постановление, произнесенное в пурпурных мантиях», что происходило, видимо, лишь в особо торжественных случаях. Сам Дюмулен и его биографы делают на это особый упор472. 12 апреля был последний день года (по старому стилю), дел накопилось очень много — выписки постановлений занимают в регистре Парламента целых 18 пергаментных листов, исписанных убористым почерком. В виде исключения к делам, рассмотренным в тот день, был приложен специальный указатель, в котором упоминалась тяжба братьев Дюмулен. Но тем не менее в самих регистрах это дело отсутствует. Возможно, постановления, «произнесенные в пурпурных мантиях», фиксировались в каком-то отдельном регистре. Впрочем, текст этого постановления полностью вошел в сборник Барнабе Ле Веста473. Оттуда мы и почерпнули сведения о ходе судебного разбирательства.

В соответствии с законом «si unquam» мэтр Ферри приговаривался оставить спорное имущество в пользовании истца и возместить те доходы, какие были извлечены с оспариваемых земель с момента составления акта об отмене дарения (то есть с 1547 г.). Казалось, Дюмулен одержал блестящую победу. Но сам он оставался недоволен. Постановление Парламента носило компромиссный характер, земли сеньории Миньо хоть и передавались Шарлю, но оставались «под дополнительной ипотекой в том случае, если имущество мэтра Ферри не будет сочтено достаточным для покрытия оговоренного ранее дуэра». Помимо личных интересов, Дюмулена как поборника норм римского права не могла устроить такая двойственность в определении характера собственности (он говорит об этом во втором издании своего трактата о дарениях). Кроме того, не удался план отмены дарения «по причине неблагодарности». Его биограф рассказывает, что «он много жаловался по поводу неблагодарности и угроз со стороны своего брата и по поводу его уловок, коими он отнял у него три или четыре года времени, свершив нечто вроде кражи общественного достояния, ибо тем самым помешал ему работать над сочинением книг»474. И хотя Луи Бродо не дает на сей раз точных ссылок, подобная ламентация вполне укладывается в стиль рассуждений Дюмулена о себе самом.

Весна 1552 г. была апогеем карьеры Шарля Дюмулена. Дальше на него обрушились несчастья. И дело было даже не в происках завистников, хотя их у него всегда хватало. Судьба Дюмулена может служить предметом рассуждений на неизбывную тему отношений интеллигента и власти. Его стремление идти во всех вопросах до конца, до поры столь благодатное для интеллектуального поиска, при соприкосновении с политикой обернулось драмой. После заключения мира с Юлием III обличительный пыл Дюмулена был уже неуместен. Он же продолжал развивать свои тезисы, увлекшись первыми успехами на новом для себя поприще. И здесь ему пришлось испытать на себе всю мощь «консервативной партии»475 — теологов университета и их парламентских единомышленников, стойких борцов за сохранение католической веры. Особые нарекания вызвал текст французского посвящения к «Комментариям к эдикту о малых датах» (соперничать в ученой аргументации с Дюмуленом было трудно даже заправским канонистам). Добиться осуждения Дюмулена его противникам не удалось — дело было передано в Королевский совет, затем отложено до возвращения короля. Однако проповедники, по словам Дюмулена, возбудили против него чернь, вынудив его переехать к ландграфу Гессенскому. Дальнейшие скитания по Германии и Швейцарии были полны многообещающих надежд и горьких разочарований. В 1557 г. он добился восстановления в звании адвоката Парламента, но с началом религиозных войн подвергался гонениям то со стороны католиков, то со стороны кальвинистов. До самой смерти Дюмулена в 1566 г. и те и другие весьма болезненно воспринимали его стремление указывать им на несообразности в их доктринах и в практике.