Казнить смертью и сжечь - [7]

Но вернемся к Александру Возницыну. Есть все основания думать, что он принял иудейскую веру не ╚по коварственным наговорам жида Боруха Лейбова╩ (как об этом будут писать в официальных документах), а по собственному разумению. При этом он ясно понимал, с какой нескрываемой злобой и ненавистью будет воспринят сей его шаг окружающими, и по возможности тщился себя обезопасить. Так, направляясь в декабре 1736 года в Смоленск, а затем в Польшу ╚к лучшему познанию Жидовского закона╩, он объявил домочадцам, что едет, дескать, к тамошнему искусному лекарю, дабы тот излечил его от недугов (явно мнимых, поскольку, по показаниям многочисленных свидетелей, никаких болезней у него не наблюдалось). Знаменательно, что в путешествие они должны были ехать вдвоем с Лейбовым, но (опять-таки конспирация!) их крытые коляски встретились в условленном месте на пути к Смоленску, в 50 верстах от Москвы.

Материалы дела позволяют восстановить факты: оказавшись в польском местечке Дубровна, Возницын поселился в доме сына Боруха, Меера. Далее Александр настоятельно просил о своем переходе в иудаизм и желании совершить обрезание, о чем ╚согнув руки свои, присягал╩. И Лейбов, вняв его просьбам, призвал ╚жидов трех человек╩, среди коих находился и моэль, ╚который от Рабинов, то есть Жидовских судей, благословен на обрезание рождающихся┘ младенцев╩. После сего была совершена брит мила, и Возницын, вступивший в союз с праотцом Авраамом, на радостях пожаловал моэля 10 рублями. И ╚все означенные Жиды с оным Борухом и сыном его по Жидовскому обряду обедали, а он, Возницын, от обрезания изнемог и лежал в постели своей╩. При этом ╚Жидовские шабасы [соблюдал] и богохульные противные о Христе Господе Боге слова┘ он, Возницын, произносил╩.

По возвращении из Польши в Москву отношения Возницына с женой еще более накалились, так что дело и до рукоприкладства дошло. Елена Ивановна злобилась на ╚немалые мучительства╩ и ╚нестерпимые побои╩, учиненные ей благоверным. К тому же, она опасалась остаться без гроша за душой в случае положительного исхода дела об их разводе. Так или иначе, у нее были все резоны избавиться от чуждого и не любящего ее супруга. Вообще, сохранившиеся сведения о Возницыной позволяют судить о ней как о женщине склочной, вздорной, корыстолюбивой и малограмотной. Тем не менее, в извете, поданном ею 4 мая 1737 года в канцелярию Московского Синодального правления, Елена Ивановна внятно и достаточно красноречиво рассказала о всех ╚преступлениях╩ муженька. Бойкий канцелярский стиль ее извета явственно обнаруживает, что рукой Возницыной водил некий поднаторевший в кляузах человек. Им мог быть священник отец Никодим, большой дока по этой части, который, надо думать, небескорыстно, подучил ее, что и как писать, да на какие пружины нажимать надобно.

В доносе, между прочим, говорилось, что муж ее, Возницын, креста нательного давно не носит, и вообще, ╚оставя святую православную греческого исповедания веру, имеет веру жидовскую и никаких господских праздников не почитает. И в страстную седмицу употреблял себе в пищу пресные лепешки и мясо баранье┘ А оной же муж в молитву имеет по жидовскому закону, оборотясь к стене┘ Он жидовский шабас содержал и мыслил тем умаслить Бога┘ Живность по жидовскому закону резал┘ Опресноки по жидовскому закону пек и ел╩. И из семейной, передававшейся из рода в род ╚Псалтыри Доследованной╩ с изображением Спаса нашего Иисуса Христа и прочих святых злодейски страницы вырвал, а иные гравюры кощунственно подскоблил. Носил с собой какую-то жидовскую молитву и никогда с ней не расставался. Сообщила она и о разрушенной часовне, и о надругательстве над иконами. Но, главное, муж ее ╚от жидов обрезан, а больше из тех жидов имел он дружбу с жидом Борохом Глебовым╩. При этом Возницына сообщила, казалось бы, неопровержимое доказательство его еврейства: ╚до отъезда [в Польшу] повреждения [у него] не видала, а после приезда повреждение на тайном уде усмотрела, да и потому обрезан и явно себя изобличает╩.

Между тем, иудейство его и без того так или иначе выплывало наружу. Один из его слуг утверждал, что барин заставлял его молиться по-жидовски. А бывший духовник Возницына, московского Благовещенского собора священник Михаил Слонский корил его, что годами не исповедуется и не причащается и что вместо слов раскаяния услышал от сего раба божьего беззастенчивую проповедь жидовства. Александр распространялся о том, что ╚знает, как Бог нарицается различными именами еврейскими, да еще знает, как похвалы его Бога по-еврейски хвалят и величают, и что значит имя ангел, и что аллилуйя, и что аминь, библия, вседержитель, и как псалтырь прямо сказать знает╩. Он также дал православному пастырю ╚жидовскую молитву своеручного ж их писания╩.

Делу о ╚совращении отставного капитан-поручика Александра Артемьева сына Возницына в жидовскую веру откупщиком Борохом Лейбовым╩ был дан ход. Несчастных схватили, одного ≈ в Москве, другого ≈ в Зверовичах, и препроводили в Санкт-Петербург с предписанием содержать в кандалах ╚под самым крепким арестом╩. Обращает на себя внимание особое внушение, сделанное Анной Иоанновной караульным: ╚Дабы [сии преступники] от жидов каким воровским способом или происком выкрадены или через взятку перекуплены не были!╩ Предостережение странное и вздорное, если учесть, что иудеям жительствовать в России, а тем более в Москве или Петербурге, категорически воспрещалось, а тех, кои случайно осели в Немецкой слободе, можно было по пальцам одной руки пересчитать. Видать, уже тогда русской императрице мерещился тотальный еврейский заговор, от которого спасу нет!