Казнь королевы Анны - [70]

– Я хочу тебе верить, я должен тебе верить! – проговорил король.

– С чего же начать? – спросил первый министр. – С письма королевы…

– Не смей титуловать ее отныне королевой! – взревел Генрих VIII. – Говори просто «Болейн», без всяких эпитетов…

– А вот письмо от вашего епископа, – доложил граф Эссекский.

– А! От лисицы Краммера! Ха-ха-ха! – отвечал с громким смехом король. – Я убежден заранее, что в нем взвешено каждое выражение. Прочти его скорее – оно меня позабавит! Он теперь страшно трусит, но его опасения совершенно напрасны: ему только придется сделать то, что я пожелаю. А я желаю открытого, формального развода! Я хочу, чтобы память о презренной Анне Болейн была обречена на такой же позор и на те же проклятия, которые народ шлет ей со всех сторон. Ее имя должно погибнуть вместе с ней!

Кромвель не отвечал; он сломал печать, которую епископ приложил, очевидно, нетвердой рукой.

Письмо Краммера было следующего содержания:

«Ваше Величество!

Имею честь уведомить, что я, повинуясь приказанию Вашему, переданному мне письменно Вашим секретарем, прибыл уже в Ломбет…»

– Какая, в самом деле, великая услуга! Да разве он посмел бы не поехать туда? – заметил король.

«…где и буду ждать, пока Ваше Величество не соблаговолит выразить мне яснее свою волю».

– Да, мы сделаем это, когда настанет время, не сомневайтесь, достопочтенный Краммер! – сказал Генрих VIII.

«Так как это письмо вменяет мне в обязанность не являться к Вам лично, я не смею повергнуть к августейшим стопам Вашим выражение моей глубокой преданности и довольствуюсь искренними молитвами к Всевышнему. Я верую всем сердцем, что Его милосердие облегчит Вашу скорбь и укажет Вам, как положить ей конец…»

– Да, да, достойный Краммер, будет и конец, вы нам в этом поможете! – сказал король, закутываясь плотнее в одеяло.

«Что оно вам поможет переносить с покорностью испытания и даже принимать их с сердечной благодарностью!..»

– И даже с благодарностью! Фраза очень эффектная, не правда ли, Кромвель?

– Да, она недурна! – отвечал граф Эссекский с недовольной миной.

Он вообще недолюбливал замечания в адрес Краммера, так как в душе сознавал их общность, но продолжал читать с той же невозмутимостью.

«Я вполне понимаю, что Вы, Ваше Величество, находитесь теперь в трудном положении, так как слухи, которые распространяются сейчас в обществе, задевают отчасти Ваше имя и честь».

– Дерзкий! – воскликнул Генрих, побагровев от гнева. – Как он рискнул коснуться подобного вопроса?

Но Кромвель счел за лучшее промолчать и продолжал читать с тем же бесстрастным видом:

«Чем бы ни вызывались эти разноречивые и обидные слухи, клеветой или истинными фактами, но эти затруднения – первое испытание, ниспосланное в Ваше благодатное царствование».

– Откуда он это знает? – проворчал едва слышно и сурово король.

«Провидению угодно доставить Вам возможность доказать всему свету, что Вы принимаете, склоня смиренно голову перед Высшей волей, и дары и невзгоды, и если Ваше сердце преисполнится чувством христианской покорности, то подвиг тот будет блистательнее всех подвигов, снискавших Вам любовь английского народа, и тогда, без сомнения, Господь вознаградит Вас, как Он вознаградил терпеливого Иова».

– Почтенный Краммер льстит без зазрения совести! – сказал Генрих VIII. – Я знаю превосходно, что во мне нет и не было ни малейшего сходства с многострадальным Иовом! А скажи-ка, Кромвель, это все первый пункт?.. Оставь его в покое и перейди ко второму.

Граф Эссекский нахмурил брови и продолжал:

«Если бы люди здраво смотрели на вещи, то они, разумеется, пришли бы к убеждению, что обидные слухи, взволновавшие общество, способны навредить чести королевы, но никак не Вашей…»

Король заволновался и привскочил в постели.

– Не прекратить ли чтение? – спросил его Кромвель.

– Нет! Нужно же нам узнать, к чему он клонит, читай скорее!

Граф Эссекский вернулся опять к посланию Краммера, а король опустил с тяжелым вздохом голову на мягкие подушки и начал снова слушать.

«Все то, что я узнал, встревожило меня невыразимо, так как ни одна женщина не внушала мне столько любви и уважения, как королева Анна, и никто, кроме Вас, не имел таких прав на мою благодарность. Мое сердце отказывается верить в ее виновность!»

– Он, как видно, не знает, что она потеряла навсегда свою власть. Если бы он лучше знал положение дел, то не стал бы ей делать подобных комплиментов, – заметил вскользь король.

«Моя преданность ей заставляет меня просить Ваше Величество позволить мне молиться за нее, как и прежде. Сам Господь повелел нам любить наших ближних, а королева Анна была еще вдобавок моей благодетельницей».

– Какой пышный набор пустых и громких фраз! – сказал Генрих VIII с язвительной насмешкой. – Но продолжай, Кромвель!..

Граф Эссекский еще сильнее нахмурил брови, но продолжал читать с той же невозмутимостью:

«Все это тем не менее не помешает мне отнести к числу предателей всякого, кто дерзнет принимать ее сторону, если она виновна и нарушила долг, после того как Ваша державная рука перенесла ее с низших ступеней общества на английский престол…»

– Как? С низших ступеней? – вскричал Генрих VIII, задыхаясь от гнева. – Да разве я надел бы королевский венец на женщину другого сословия? Анна Болейн в родстве со всей английской знатью; ее мать – дочь могущественного и гордого Говарда!.. Я желал бы узнать, от кого происходит достопочтенный Краммер?.. Но кто не знает, что все эти безродные, сомнительные личности, эти выскочки, выползшие Бог знает как из тины, отличаются наглостью и нравственной испорченностью… Их никогда не следует вытаскивать из грязи! Возьмем хоть Краммера! Как он теперь относится к Анне Болейн, которой обязан всем тем, что имеет. Он не рискнул сказать в таком длинном письме ни единого слова, способного смягчить мой гнев и убедить меня пощадить виновную; он, напротив, называет предателем того, кто решится заступиться за нее!.. Возмутительно, низко… грязно до отвращения!.. Но от таких людей нельзя ждать иного! Бросьте это письмо! – добавил он надменно-повелительным тоном. – Если же вам жаль уничтожить его, то сохраните этот образец человеческой низости.