Каждый пятый - [14]

Виднелись впереди и полосатые жёлто-голубые майки нового спортивного общества Военно-Воздушных Сил: просто сказки рассказывали, какие условия там создал спортсменам лично генерал-лейтенант Василий Сталин.

Тренер ЦДКА-2, за которую выступал Иван, учил его: «Используй свою физику, отрывайся на подъёме». Но он с детства привык поступать не как учат, а как хочется. Он и тут не торопился — терпел, пока не начался крутой спуск к мосту под названием — тоже потом узнал — Крымский. Другие там бросили крутить, их под уклон несла инерция. Некоторые даже распрямились, взялись за верха рулей, чтобы отдышаться. Он же фланговым манёвром вылетел из успокоившейся группы на левую обочину, пригнулся и так нажал на педали, что кое-кто из столичных гонщиков повертел пальцем у виска: вот, мол, псих ненормальный, сейчас потеряет контроль над машиной, промахнёт мимо моста, врежется в парапет набережной и ку-ку.

Он мчал, не смотрел вперёд, только под колёса, в ушах ветер свистел. Только когда слева блеснула река, покосился на неё сквозь мостовую арку в мощных заклёпках, подумал: «Случись прокол — и крышка дураку». Он поднял голову: метрах в пятидесяти впереди струной шли шестеро красных и жёлто-голубых. Он переключился на самую большую передачу, надавил, разогнался, и вскоре замыкающий шестёрки, полуобернувшись, удивился: «Ты, чудо морское?» Иван взялся было за верх, чтобы чуток отдохнуть после спурта, но замыкающий — а это был Вершинин, капитан первой команды, по званию же старший лейтенант — ему через плечо бросил: «Учти, без нахлебников обойдёмся». Иван понял, что они заставят его попотеть, ему больше всех придётся лидировать, бодать воздушный поток, давиться им. И это справедливо. Ничего, вытерпим.

Когда показался финиш, семеро прыснули врассыпную, невозможно расшатывая машины, влево и вправо так, что вот-вот чиркнут педалями оземь, подсекут друг друга. Один полосатый Ивана и впрямь едва не подсёк; искры полетели от соприкосновения его туклипса с асфальтом. Иван рывком кинул руль на грудь, машину на дыбы, прыгнул и услышал позади скрежет чужого падения. Впереди, примерно на два корпуса, бежал на педалях ещё один полосатый. Его доставал, почти касаясь передней шиной чужой задней втулки, мял стремена, рычал от натуги бычьим мыком Вершинин. Иван успел переключить цепь на самую мелкую и прыткую шестерёнку, бешено закрутил и увидел у плеча седло Вершинина. «Щас, — подумал, — ну, щас…» И в этот миг под шину нырнула меловая черта финиша. Метра не хватило. Замедляясь, катили вперёд. «Ну ты и лось», — выдохнул Вершинин, сначала раскинув и потом сведя за головой руки. «Помяни моё слово, Вершок, — сказал, обтирая шапочкой горбоносое лицо, подъехавший победитель. — Этому мальчишке у вас недолго кантоваться. Его Василий не упустит». Тогда Иван не понял смысла слов, да и позабыл о них под впечатлением дальнейшего.

Кубки — в том числе Ивану за третье место — вручал сам маршал. Старый, а руку сжал — дай бог молодому. «Служу Советскому Союзу», — отбарабанил Иван. «Славно служишь. Как, бишь, имя-звание?» — «Рядовой Одинцов». — «Запомню тебя, красноармеец Одинцов». Вокруг захлопали — полковники, генералы — ему, Ваньке.

Вечером на невиданно громадном стадионе «Динамо» в перерыве футбольной игры между командами ЦДКА и «Спартак» им троим предстояло промаршировать по кругу беговой дорожки, чтобы ещё больше столичных жителей увидело победителей гонки. Они прошли полутёмным коридором к лестнице, ведущей на свет. Посторонились, чтобы не задеть велосипедами спускавшихся футболистов. Иван увидел вблизи, кого видел только на карточках в газете «Советский спорт». Сам Григорий Федотов мимо прошёл, подволакивая ноги, сутулый, отрешённый, похожий на немолодого плотника или косца. Сам Бобров с трудом потеснился широким горячим торсом и добродушно подмигнул.

Дальше случилось такое, смысл чего дошёл до Ивана не вдруг. Едва успел горбоносый первым появиться из люка, а репродукторы — громко и невнятно среди гула трибун объявить: «Первое место занял Алексей Логунов, ВВС», как оглушительный свист рванул из чаши стадиона. «Отстанем маленько», — сказал Ивану Вершинин. Логунов шёл, ведя машину, свист встречал его, сопровождал и преследовал. Радио, помедлив, объявило, что вторым был Сергей Вершинин, а третьим — Иван Одинцов, оба — из команды ЦДКА, и трибуны разразились овацией такой же единодушной, как свист. Так они и прошагали, катя обок велосипеды: впереди Логунов, багровый от позора, — светлый зачёс казался седым; позади, в отдалении, чтобы народ сумел сменить гнев на милость, Вершинин и Одинцов.

«Что это было, Сергей Григорьевич? — спросил Иван в раздевалке. — Почему такое?» — «Потому такое, — отвечал Вершинин, переодеваясь в гражданское. — Не любят полосатых». — «Это спартачи начали, Восточная трибуна, — пожаловался Логунов. — У них ВВС переводится как „взяли весь «Спартак»“». — «Знал, на что шёл — на сладкое», — сказал Вершинин. «Спасибо тебе, Серёжа, за такое обо мне мнение. Спасибо, что ты забыл, кто захотел меня взять, что у меня семья и что бы со мной могло быть, если бы я отказался. Ё-моё, как оплевали — стоило на Садовом кишки драть».