Каждый может умереть - [31]

— Нет, ну каков красный сукин сын! — проговорила она через приоткрытую дверь гардеробной. — И чем больше я об этом думаю, тем больший он сукин сын. Откуда ему знать, почему Глория захотела уйти? Да кто он такой, чтобы ее критиковать?

Если ему не нравится, как мы тут живем, почему бы ему не отправиться обратно в Россию?

Возившийся на кухне с мочалкой из стальной проволоки и сковородкой, в которой он тушил и едва не сжег соус к спагетти, Ричардсон поразмыслил, не покритиковать ли ему разглагольствования Джонса. В конце концов он прошелся по поводу идиотической публики и системы, позволявших девушке со скромными способностями или даже без оных выбиться в звезды. Что же касается возвращения в Россию, насколько ему известно, Джон Джонс родился в Осейдже, штат Оклахома.

И Ричардсон решил не распространяться на эту тему. Писательство — занятие для одиночки. Он не знал, сколько продлятся их отношения, но они с Лили импровизировали с того дня, как он переехал в Каса-дель-Сол. Такой девушке приходится прощать недостаток логики.

Ему нравилось быть с Лили. Нравилось есть, разговаривать ч пить с ней. Она, черт возьми, умела называть вещи своими именами, и часто это делала. Лили была одной из тех немногих девушек, что способны прикончить бутылку джина и не упиться. Ричардсон пользовался периодической благосклонностью, которую она оказывала ему, если ей случалось быть в настроении. Она была известной. Она была неприличной. Но она принадлежала ему — во всяком случае, пока.

Он вытер сковородку и положил ее в выдвижной ящик под плитой.

Люди всегда спрашивали его: «И где это ты берешь замыслы и персонажей для своих книг?»

Ричардсон знал: достаточно оглядеться вокруг себя. Правда, если ты захотел написать детскую классику, «Черного красавчика» ["Черный красавчик" — произведение Анны Сьюэлл] или что-то в этом роде, ты ищешь другой источник материала. Но что касается его, жильцы из Каса-дель-Сол — золотые копи, которые он только начал разрабатывать.

Чем глубже он копал, тем богаче становилась жила. А лучшее еще впереди. Кто знает? Что, если когда-нибудь ему захочется написать книгу о шестифутовой, двадцативосьмилетней, статной, с натуральными рыжими волосами, трижды выходившей замуж, бывшей подростковой кинозвезде, урожденной Герти Шварц из Модесто, штат Калифорния, ныне солирующей экзотической танцовщице в «Розовом попугае», сверхпатриотичной исполнительнице стриптиза?

— Ну, ты знаешь, как это бывает, — откликнулся он. — Джонсу ведь тоже надо на что-то жить.

— Ну и что? — откликнулась Лили, используя сантехнику в ванной. Она все больше распалялась. — Когда она мертва и не в состоянии себя защитить, он почти называет ее проституткой. Она даже не может заработать немного паблисити, подав в суд за клевету на Джонсона и его паршивую телестанцию.

Ричардсон увел разговор в сторону от Джонса:

— Ты работала с ней, да?

— Пару раз. — Лили решила принять душ перед тем, как одеваться. Она повысила голос, чтобы ее было слышно сквозь шум воды: — Конечно, я стала известной и ушла задолго до того, как она пришла. Но я делала эпизод с ночным клубом, когда она снималась в «Беспризорнице» для «Метро». Потом, два года назад, я была солирующей восточной танцовщицей, когда она играла главную роль в их римейке «Синдбад-мореход».

— Что она была за человек?

— Милее детки не найдешь. Мы все каждый день вместе ели ленч в студийном буфете. И не было никакого высокомерия. Она была просто одной из съемочной группы.

Ричардсон оставил попытки перекричать шум воды. Он дождался, пока Лили закончит принимать душ, потом сказал:

— И все-таки странно, а? Знаешь ли, при всем, что шло ей прямо в руки…

— И не говори, — согласилась Лили. — Мне бы половину того благополучия. Но, наверное, у нее были свои причины.

— Несомненно.

Ричардсон протер кафельный желоб раковины губкой, вытер руки, пробежался одной из них по преждевременно полысевшей голове и зашел в гостиную.

— Ты принесла вечернюю газету?

— Нет, не принесла.

Ричардсон открыл балконную дверь и взял газету с коврика.

Жара не спадала. В девять часов было так же жарко, как и днем.

Многие жильцы плескались в бассейне. Еще больше их отдыхало в шезлонгах. В квартире Ромеро плакал не то ребенок, не то молодая женщина.

Он закрыл дверь и развернул газету. Заголовок гласил:

«ЗВЕЗДА СГОРАЕТ ДОТЛА!»

Он не мог решить, нравится ему заголовок или нет. В некотором роде заголовок был гораздо более клеветническим, чем все, сказанное Джонсом. Джонс пытался указать на то, что в жизни покойной девушки настало время, когда она захотела делать нечто большее, чем открывать рот, жеманно улыбаться и следовать туда, куда указывали ее соски. Она захотела быть актрисой. К несчастью, что также отметил Джонс, ее киностудия не могла допустить, чтобы это случилось. Они не могли позволить себе разрешить ей изменить хотя бы одно жеманное слово или изящное волнообразное движение или даже надеть лифчик.

Почему? Да потому, что она стала всеамериканским секс-символом. Именно такой, какой она была, она приносила им самые высокие кассовые сборы.

Он устроился поудобнее в мягком кресле.